Дети жакаранды

А Исмаил? Исмаил сидел бы рядом, держал ее за руку и говорил, что все будет хорошо. Хотя сам был бы напуган до ужаса. Азар представляла, как муж смотрит на нее своими яркими карими глазами – так, словно хочет вобрать в себя всю ее боль. Собственную боль он переносил стойко, но боль жены повергала его в отчаяние. Когда она залезла на стул, чтобы оборвать виноград с высокой ветки, и упала, он едва не зарыдал, увидев, как она корчится на земле. Уложил ее на диван, сжал в объятиях и долго не хотел отпускать. «Я уж думал, ты спину сломала! – сказал он потом. – Если с тобой что-то случится, я не переживу!» И казалось, его тревога, его беспокойная любовь делает Азар неуязвимой и бессмертной, прочной, как гора. Глядя в глаза мужа, Азар верила, что с ней ничего не случится. Успокаивая его, успокаивала и себя.

А что сделал бы отец? Просто отнес бы ее на руках в машину и, как безумный, погнал в роддом…

Фургон резко затормозил, и Азар, выдернутая из мыслей, обернулась, словно могла что-то увидеть. Рев мотора умолк, но дверь никто не открывал. Азар торопливо затянула под подбородком узел хиджаба, накинула на голову чадру. Снаружи раздался пронзительный взрыв смеха, потом еще. Стало ясно: Брат рассказывает что-то забавное, а Сестры хотят дослушать историю до конца. Азар ждала, влажными от пота руками сжимая края чадры.

Несколько секунд спустя снаружи открылась и снова захлопнулась дверь. Послышалось звяканье: открывали замок. Цепляясь за поручень, Азар поползла вперед. Когда дверь отворилась, она была уже на пороге.

– Выходи, – приказала Сестра, застегивая на ее запястьях наручники.

Азар едва могла стоять. Брела во тьме рядом с Сестрой, шатаясь, как пьяная, чувствуя, как липнут к ногам мокрые штаны. Затем с нее сняли повязку – и Азар обнаружила себя в тускло освещенном коридоре с рядами закрытых дверей по обе стороны. У стен стояли несколько пластмассовых стульев. На стенах – плакаты с улыбающимися малышами и фото в рамке, на котором медсестра, приложив палец к губам, призывала к тишине. Сердце Азар радостно забилось: наконец она в тюремной больнице!

Мимо торопливо прошли и скрылись за поворотом несколько медсестер. Азар проводила их жадным взглядом, наслаждаясь тем, что вновь способна видеть. Глаза торопливо скользили по зеленым стенам, дверям, плоским неоновым лампам на потолке, задерживались на снующих туда-сюда медсестрах в белоснежной форме, с оживленными, раскрасневшимися от работы лицами. Без повязки на глазах Азар чувствовала себя почти свободной – почти такой же, как все они. С завязанными глазами она – калека, беспомощная, бессильная, обнаженная; любая опасность может прийти из тьмы, что угодно могут сделать с ней, и она не в силах себя защитить. Ядовитый страх гложет ее изнутри и лишает целостности, лишает себя. Но один свободный взгляд на мир – и этот страх начал отступать. Стоя посреди тускло освещенного коридора, окруженная радостной суетой, сопутствующей появлению новой жизни, Азар ощущала, как возвращается к ней человеческое достоинство.

Из-за одной двери раздавался приглушенный детский плач – хор нескольких младенческих голосов. Азар жадно вслушивалась, словно ловила в этом голодном младенческом плаче послание из будущего.

Подошла медсестра – крупная женщина со светло-карими глазами. Оглядела Азар с головы до ног, затем обратилась к Сестре:

– У нас сегодня все забито под завязку – Курбан-байрам! – и, боюсь, свободных палат нет. Но пойдемте к доктору, пусть хотя бы ее осмотрит.

Медсестра повела их вверх по лестнице. Азар поднималась с трудом, то и дело останавливалась передохнуть. Медсестра быстро шла впереди, словно старалась держаться подальше от этой заключенной с ее муками, каплями пота на лице, с ее нерожденным ребенком.

Этаж за этажом, коридор за коридором, дверь за дверью – все закрыты. Наконец за одной дверью нашлась женщина-врач, жестом пригласила их внутрь. Азар быстро легла и подчинилась безличным, деловым прикосновениям рук в резиновых перчатках.

Ребенок внутри нее был как туго завязанный узел.

Врач закончила и вышла, бесшумно закрыв за собой дверь, а медсестра сказала:

– Я уже говорила, оставить ее мы не сможем, она не из нашей тюрьмы. Везите куда-нибудь еще.

Сестра жестом приказала Азар встать. Вниз – этаж за этажом, пролет за пролетом. Задыхаясь, Азар цеплялась за перила. Снова вернулась боль: острая и жаркая, она зарождалась в спине и охватывала клещами живот. Словно чьи-то гигантские руки пытаются вырвать из нее ребенка. На первой схватке Азар судорожно ахнула, и глаза, к горькому ее стыду, налились слезами. Она сжала зубы, тяжело сглотнула. Нет! Эти лестницы, эти длинные коридоры – не место для слабости.

Перед тем как вывести узницу из больницы, Сестра туго затянула повязку на ее глазах, красных от непролитых слез.

Снова фургон, снова железный пол, вонь нагретого металла. С грохотом захлопнулась дверь. Фургон тронулся – и из кабины полилась оживленная болтовня, приправленная взрывами хохота. В голосе Сестры, в ее пронзительном смехе явственно слышались кокетливые нотки.