Дети железной дороги

- Я не знаю. Я не могу понять, как я себя чувствую. Но я точно знаю, что это не лень. Мама, ты не могла бы меня отпустить? Мне сейчас надо побыть одной.

- Да, я, конечно, могу тебя отпустить, но...

Мелок выпал из руки Бобби и разбился на зеленые кусочки. Это был очень ценный мелок, незаменимый для всяких рисунков и чертежей. Но Бобби даже не выразила сожаления и не стала собирать крошки. Она сорвалась с места и убежала. Мама догнала ее в прихожей, где Бобби пыталась найти среди плащей и зонтов свою летнюю шляпку.

- Девочка моя! Ты точно не заболела? - с тревогой спросила мама.

- Не знаю, - снова отвечала Бобби, - мне надо побыть одной, чтобы понять, почему у меня голова не соображает, а внутри все перепуталось.

- А не лучше ли лечь? - говорила мама, приглаживая волосы на лбу у дочки.

- Я выйду в сад. Я там всегда оживаю.

Но Бобби недолго пробыла в саду. Ей показалось, что мальвы, астры и поздних сортов розы тоже пребывают в ожидании чего-то необыкновенного. Стоял один из тех ярких осенних дней, когда кажется, что вся природа чего-то ждет.

Одна только Бобби не хотела и не могла ждать. Она сказала, что хочет сходить на станцию, чтобы поговорить с Перксом и спросить у сигнальщика, как чувствует себя его больной сынишка.

Девочка пошла по направлению к станции. Ей встретилась пожилая женщина с почты, которая обняла ее, поцеловала, а потом сказала почему-то:

- Ну, беги, беги, там все узнаешь.

Молодой торговец мануфактурой, обычно в лучшем случае принудительно-вежливый, а в худшем - неприятно высокомерный, вдруг снял перед ней шляпу, поклонился и произнес странные слова:

- Доброе утро, мисс. Я верил, я был уверен.

Еще более необычно повел себя кузнец, шедший навстречу Бобби с газетой в руках. Он широко улыбался, хотя был по натуре человеком скорее угрюмым, а потом вдруг подбежал к ней, замахал над головой девочки газетой и воскликнул:

- Добрый день, дорогая, и много, много вам счастливых дней! Пусть сбудутся все ваши желания.

«Все как будто во сне, - подумала про себя Бобби, - я теперь уверена, что что-то произойдет, а может быть, уже произошло - удивительное, необычайное».

Хозяин станции поздоровался с ней за руку. И не просто поздоровался, а стал поднимать и опускать ее руку, как будто накачивал насос. А потом удалился в свое святилище, туда, куда даже Бобби не решалась следовать за ним.

Перкса нигде не было. И никто не вышел на платформу, кроме станционной кошки. Эта маленькая черепаховая леди, обычно не слишком расположенная к общению, теперь распушила хвостик и, выгибая спинку, стала тереться о коричневые носки Бобби с громким мурлыканьем.

- Моя милая! - проговорила Бобби, гладя кошечку. - Сегодня все так добры ко мне, даже такая дикарка, как ты.

Перкс появился лишь после того, как раздался гудок поезда, прибывшего без четырех минут в полдень, и у него, как у многих в этот день, была в руках газета.

- Здравствуйте! - бросился он навстречу Бобби. - Ну вот, если это тот самый поезд, то мне приятно будет поработать. Пусть Бог вас благословит! Я все прочитал в газете. Сколько живу на свете, никогда еще я не был так счастлив. Сегодня, мисс, мне нисколько не стыдно - вот! - и он горячо поцеловал ее сначала в одну, потом в другую щеку.

Бобби остолбенела от неожиданности.

- Я не обидел вас? Не слишком много я себе позволил? - озабоченно спросил Перкс. - Но, понимаете, ведь в такой день...

- Все в порядке. Вы ничего такого особенного себе не позволили, мы вас любим. Вы для нас все равно что родной дядя... Но какой такой сегодня день?

- А как же? Вам никто не рассказал про газету?

- А что там - в газете? - спросила Бобби, но не получила ответа. Уже «без четырех полуденный» обдал дымом всю станцию, и хозяин, давно искавший носильщика, потянул его за собой.

Бобби снова осталась одна, и только станционная кошка следила за ней из-под скамейки большими желтыми глазами.

Вы, конечно, уже догадались, что произошло. Но Бобби была не так догадлива. Она находилась в состоянии неопределенности, смятения, ожидания, подобно всем, у кого в душе живет мечта. Может быть, ее сердце ждало того самого, о чем теперь думаем и мы, но в мыслях у нее была пустота. Она ощущала только пустоту и отупение, как во время долгой прогулки после сытного обеда, когда больше всего хочется прилечь на обочине и заснуть.

Из «без четырех полуденного» вышли только трое пассажиров. Один был деревенский мужчина с плетеным ящиком, полным живых кур, которые пытались протиснуть сквозь прутья свои красновато-коричневые головки. Вторая была мисс Пеккит, кузина жены бакалейщика, с оловянным ящичком и тремя бумажными свертками. А третий...

- Папа! Мой папочка! - этот крик ударил в сердца всех, кто ехал в поезде. Люди подбегали к окнам и смотрели, как девочка-подросток кидается на грудь к высокому, бледному, с тонкими губами мужчине и как он изо всех сил прижимает ее к себе.

* * *

- Я знала, что произойдет что-нибудь чудесное, - воскликнула Бобби, когда они вышли на дорогу, - но я не ждала ничего подобного! Папа, папа!

- Так значит, мама не получила моего письма? - спросил папа.