Гоголь-Моголь. Да брось - какая твоя болезнь, так, переутомление. А отчего переутомление? Как раз от недостатка витаминов. Ты не нюхай, а ешь, в них железа много. Нам как раз железа не хватает. Размягчаемся, нервничаем, на всякие второстепенные факты здоровье гробим... Ох и случай у нас сегодня произошел! Сколько работаю в метро, а такого не припомню. Въезжаем мы с моста на станцию. Смотрю - мужик на самом краю платформы стоит. Мне еще помощник говорит: "Глянь - чудило как стоит!". Я, конечно, просигналил на всякий случай. Мне даже показалось, мужик отступил. Когда пролетали мимо, я ему рукой показал, чего и где у него не хватает. А когда остановились, слышу - шум, гам, дежурная красный подняла. Представляешь, Коля, этот мужик таки свалился. А чего, спрашивается, подлез? И народу-то было так себе. Чего спешить? Вот тебе и поспешил. Ну, скажи, Коля, как с такими людьми всеобщее равнодействие осуществить?
Богданов. Так что - погиб он или нет?
Гоголь-Моголь. Убился насмерть.
Богданов (заинтересованно). А как он выглядел?
Гоголь-Моголь. Ничего особенного, интеллигент.
Богданов. Нет, я имею в виду -там, на платформе - как он?
Гоголь-Моголь (удивленно смотрит на инженера). Я не рассматривал. Вообще не люблю таких картин.
Богданов. Умер, говоришь?
Гоголь-Моголь. Умер, умер. Хватит об этом. (Взял себе яблоко, громко надкусывает.) Коля, ты не знаешь, когда эта проклятая зима кончится?
Богданов. Зима? Разве на улице зима?
Гоголь-Моголь. Я в переносном смысле. Ну, чем наша весна не зима?
Богданов. Тяжело мне, Гоголь. Ты не уходи, ладно?
Гоголь-Моголь. Я и не собирался. Не беспокойся. Вот чайку поставим. Ты не грусти, черт с ним, с этим выступлением. Ты свое дело сделал, а истина рано или поздно сторонников найдет себе. Главное, знай себе работай дальше на благо отечества - ведь ты талант, Коля, пойми, прочувствуй. (Инженер протестует.) Знаю, знаю, начнешь сейчас скромничать, отказываться, мол, какой я гений. А я и спорить не буду, меня агитировать не надо, я уж пожил среди людей, разобрался, что к чему. Меня теперь не проведешь. А то распишут - и такой, и сякой. И все он предвидел, и все понимал по особому, и в детстве на скрипке играл, и черт-те как не по-нашему мозги у него устроены. Чепуха. Просто мужик был нормальный, понимал все как надо, не приспосабливался, и сам не навязывался, и взглядов своих не навязывал. Жаль - немного таких людей. А почему? Потому что не верят себе, думают, чего бы такого на себя напялить, какую такую физиономию состроить, чтоб остальные в нем необычные преимущества заподозрили. Вот и ходят в масках с каменными лицами. Так и разыгрывают театр. Тот певец вылезет на сцену, глаза выпучит, щеки раздует, ручонками машет, ля-ля-ля - одним словом, стальное горло. А копни его глубже все в себе поломал, жалко даже. Потом и придумывают: стили, течения, жанры. Чтоб каждому зверьку свою клеть. Ан нет - сказать просто, что все это дрянь, чепуха, выверт. Ты понимаешь, Коля, не верят в себя. Обидно. Я не знаю, кто это придумал, зачем? Наверно, энергетически выгодно. Понимаешь? Серость - это выгодно, потому что надежно. Другие из зала смотрят и думают: "Да и я могу так, даже еще лучше, раздувать щеки и к тому же еще ушами двигать".
Богданов. Уж больно ты строг к людям.
Гоголь-Моголь. Время такое строгое пришло, контрольный опыт начался, эпоха проверяемости. Еще пару сотен таких лет - и баста, поезд дальше не пойдет, просим освободить вагоны.
Богданов (настороженно). Кто опыт ставит?
Гоголь-Моголь. Кто? Ты, например, я, все мы. Вот пришел бы, например, тысячу лет назад кто-нибудь и объявил, что все вокруг есть субстанция воды и пламени. Поди его опровергни. Ведь он на слова наплюет, на аргументы только хмыкнет, мол, верую и все тут. Еще и школу философскую организует, последышей читать-писать по-своему научит. Они ж еще тысячу лет процветать будут, потому что проверить некому. Сейчас, конечно, по такому простому вопросу сомнений нет. Сейчас ему бы в двадцать четыре часа указали, где вода, а где пламень. Конечно, теперь с водой и пламенем никто и не суется. Сейчас посложнее накручивают. Какая-нибудь классификация населения годков сто продержаться может, а потом розог пропишут. А вот наступит полная проверяемость, тогда в реальном времени мыслить придется. Тогда уж двигай ушами, не двигай - без толку, катись на свалку истории. Здесь и выйдут наперед нормальные люди, которым прикидываться противно.
Богданов (улыбаясь). Ох, не знаю, как тысячу лет назад, а сейчас вода и пламень очень злободневны.
Гоголь-Моголь. Что ты имеешь в виду?
Богданов. Я имею в виду, что чайник поставить надо.
Гоголь-Моголь спохватывается, замечая в руках чайник. Уходит и через некоторое время возвращается.
Богданов. Как твой трактат о всеобщем равнодействии?
Гоголь-Моголь. О, это бомба! Только тяжело идет, информации не хватает.
Богданов. Но ты давай, поспешай.
Гоголь-Моголь. А чего спешить? Я уж опоздал, теперь лет через сто только и напечатают.
Появляется Доктор. Он очень возбужден.