Детям за 20

Они встают.
И уходят.
Некоторые – парами.

Плакали мои тридцать три процента.

Плакали, плакали, плакали.

Ну, что поделаешь.

Егору Сергееву

Не хочу взрослеть! Я останусь так: в детстве, но умнее своих лет.
Страшно. Это вроде «нашли рак». Или тихо тычется пистолет.
Вот мое отражение. Да, прыщи. Шмотки типа «умненький неформал».
Сколько оправдания ни ищи, знаешь, – этот мир тебя надорвал.

«Вижу, притворяешься до сих пор. И не надоело? Не слышу? Нет?»

Зеркала глядят на меня в упор. Молча и упрямо гляжу в ответ.
От такого взгляда не убежать, не уйти домой, не укрыться пледом.
Не спасают градусы и кровать.
Угол паденья падающим неведом.

Острый, как наточенная фреза, взгляд – сильнее, дольше, чем остальные.

Страшно то, что это – мои глаза.
Взрослые. Уверенные. Стальные.

Звон! Осколки брызнули по щеке. Только оцарапали мне лицо.

Я дезинфицирую. Все окей.

Я же не ребенок, в конце концов.

Стена смеха

Где-то в стране жаркой, Аравии,
каком-нибудь Йемене,
– или холодной,
где девушки в шарфах
вне зависимости от времени,

где крику и плачу

и возгласу
вторит стократно эхо,
– где-нибудь там находится
Великая Стена Смеха.

Очень высокой кажется,

хотя и стоит в яме.

Сотни тысяч бумажек

между ее камнями.

«Спасибо за хлеб насущный.

И персики тоже клёвые».

«Ты нас не очень мучил.

Спасибо тебе, ё-мое».

«Спасибо тебе за землю,

за воздух, огонь и воду».

«Спасибо, что мы поели.

Папа нашел работу».

«Спасибо за это тело,

что я поимел давеча».

«Спасибо! Всегда хотела

увидеть живого Павича».

«Слушай, они все поняли,

мне подарили зиппо!».

«Вот – я пошел по миру…

А он – охуенный! Спасибо».

Когда-нибудь к этой стенке

приду (приползу) и я.
Сюда не привозят зэка
– вокзал-чемодан-статья.
Сюда приходят кругами,
и путь у каждого свой.
Сюда приходят ногами,
но главное – головой.

Мне будет, конечно, страшно,

но я, на закате дней,
– приду и вставлю бумажку,

я тоже вставлю бумажку,

со смехом вставлю бумажку

со смехом моим на ней.

Сопрано