Детки в порядке

Мэд показала на меня. Я все еще смотрел в землю, размышляя, есть ли способ как-то уменьшиться и спрятаться в собственных ботинках.

– Видите его? – спросила она. – Это Бруно Виктор Бенуччи III.

– И чё? – сказал Попс.

– И то, – сказала Мэд. – Бруно Виктор Бенуччи III – сын сеньоры Дорис Бенуччи и покойного Бруно Виктора Бенуччи Второго. Смекаете?

Попс посоветовался со своими вассалами и ответил ей решительным «Э-э-э, нет».

– Ну… – продолжила Мэд. – Бруно Виктор Бенуччи Второй был главным поставщиком Северных Танцоров.

– Чего? Кого?

– Северных Танцоров. Наших друзей с Севера. Ну, вы знаете, это все… – Она щелкнула пальцами и сделала какой-то нелепый жест, ударив ладонью по локтю.

Один из вассалов сказал: «Чувак», и Попс согласно покивал.

– Ты ваще о чем сейчас?

– Я ваще сейчас о мафии, – ответила Мэд.

Это произвело мгновенный эффект. Попс быстро обернулся в переулок, словно из-за угла вот-вот появится сам Аль Капоне с автоматом Томпсона и прицелится ему в голову.

– Блин, вот говно, – прошептал он.

– Да уж, говно то еще, мистер Попс, – подтвердила Мэд. – Слушайте, мне, честно, все равно, чем вы занимаетесь. Просто хотела предупредить, чтоб вы знали, над кем смеетесь.

Разноцветные «Асиксы» медленно подошли ко мне ближе. Роланд «Попс» встал на колени и заглянул мне в глаза.

– Слышь, это… Я не знал, что ты с ними. – Он прокашлялся и тревожно оглянулся по сторонам. – Ты там это… Может, замолвишь за меня словечко у Северных…

– Танцоров, – подсказала Мэд.

Боже, я бы прямо сейчас на ней женился.

Попс энергично закивал:

– Конечно, танцоров. Мистер Бенуччи, если получится, я был бы очень благодарен. И это, конечно, не переживай больше из-за школы. Никто не будет над тобой смеяться.

Я посмотрел ему прямо в глаза и дождался, когда он отведет взгляд.

– Почему кто-то должен надо мной смеяться?

Он дернул кадыком.

– Да, правда. Не, я не имел в виду… конечно, нипочему. Я просто… я прослежу. Вот и все. – Он утер со лба пот. – Ну так что? Сможешь? Замолвишь словечко?

У папы был талант находить преимущества в недостатках. И он изо всех сил старался научить меня тому же самому. Прямо сейчас я был сильно благодарен Вселенной за мое безэмоциональное лицо и впервые обрадовался, что не умею улыбаться.

– Я подумаю об этом, – сказал я, пожимая плечами. – Но ничего не обещаю.

Попс засиял улыбкой, пожал мне руку и повел свою армию кретинов в «Фудвиль». Как только они скрылись из виду, мы с Мэд расхохотались.

– Думаю, теперь о них можно не переживать.

– Спасибо Северным чего? Кого?

– Спасибо Северным чего, кого.

. . .

– Как ты выдерживаешь? – спросила Мэд.

– Что выдерживаю?

– Таких вот людей.

Если задуматься, я бы мог вспомнить, когда меня впервые стали дразнить. Первый класс. Марк, фамилию не помню… такой лопоухий. С тех пор мне встречалось много Марков. Детей, которые начинали дразнить других раньше, чем кто-то стал бы дразнить их самих. Чего я не понимал, так это зачем вообще над кем-то смеяться.

– Я привык, – сказал я. – Но они, кажется, ко мне никак не привыкнут.

Она зажгла следующую сигарету, выдохнула дым в морозный эфир, и я снова от всей души пожалел, что она не бросила курить.

Через дорогу шла симпатичная парочка, держась за руки. Увидев меня, они быстро отвернулись.

… …

– Иногда мне кажется, это лучше, чем жалость.

Мэд сняла с языка обрывок фильтра:

– Что?

… …

Я часто спорил с собой. Обычно стоя в душе, но случалось где угодно. Не уверен, что это нормально; скорее нет, чем да. Однако что поделать. Я выбирал одну из точек зрения и спорил с собой до посинения. В бесконечном выборе между насмешкой и жалостью я вкратце так сформулировал для себя аргументы: насмешки часто бездумны, но намеренны; жалость же, напротив, хорошо продуманна, но не намеренна.

Я все еще слышал их смех, чувствовал неприкрытое отвращение Попса и его нелепой команды.

Насмешки сильно задевают.

Я наблюдал за привлекательной парочкой: они шли, глядя прямо перед собой, стараясь не смотреть в мою сторону.

Жалость тоже сильно задевает.

Так что же задевает сильнее? Ладно, тут легко: это определенно насмешки, но вопрос в другом. Какая кому разница? Это как спросить, что ты предпочтешь – чтобы тебе вломили дубиной или железным ломом? По-любому окажешься на земле, и могу поспорить, тебе будет совершенно начхать на физические свойства обоих орудий.

– Вик?

– Что?

– Ты что-то завис.

Я кашлянул:

– Знаешь, тебе правда лучше бросить курить.

Мэд затоптала сигарету и посмотрела на меня фейерверками глаз. В них было что-то абсолютно противоположное и насмешке, и жалости. Меня поразила ее утренняя красота. Она была совсем иной, не такой, как вечерняя. Сам не знаю. У Мэд было много разной красоты, и иногда она была связана со временем. И вся эта красота вынуждала меня делать такое, чего я никогда не делал раньше.

Было много всего, чего я никогда не делал раньше.

МЭД