Детонация

Рэману могло показаться хорошей идеей использовать меня как лицо его новой кампании. Или он хочет убедиться, что нас не перекупили сепаратисты и оппозиция для антипиара. «Но зачем нужна личная встреча? — вышагивала по комнате, мучительно соображая. — Я обычный обозреватель. Таких, как я, сотни. И многие куда интереснее, харизматичнее. И точно уж лицом кампании меня, бледную немочь, брать совершенно не стоит».

Всё-таки взяла в руки чашку и подошла к окну. Медленно вдохнула густой горький запах. О да. Чуть качнула рукой, меняя рисунок крема. Сделала пробный глоток, ухмыльнулась. Нет. Конечно же, нет.

«Вот и ответ тебе, Карри. Ты здесь совершенно не поэтому. И там Элизабет Великолепная».

Не дело обижать хорошего человека, одёрнула сама себя. И глотнула псевдокофе опять.

У тебя не было шансов сразу. И ты знала об этом. Не о чем сожалеть. И чего покрепче сейчас было бы кстати.

«Угу, — похвалила себя тут же, — напиться перед совещанием с Рэманом. А что? Просплю всё, и он передумает со мной связываться. Бред. Карри, у тебя истерический бред».

И этот невозможный, совсем чужой… незнакомец… Зачем я здесь? Мне надо выпить. Выпила до конца недокофе…

Задыхаюсь. И хочется сбежать. Да хоть просто двигаться. Неважно куда. Просто идти. Там, в коридоре, где окна, наверное, есть дверь. А за окнами — воздух. И, может, он свободен от мыслей.

И меня неделю назад чуть не убили. Остановилась вдруг. Приложила руку к нижнему ребру. Болело уже куда меньше. Господи, да ведь это же всё было на самом деле! Сейчас я даже слышала в голове тот самый свист. И крик о том, как боевики меняют локацию и приказывают целиться в меня, как в маяк. И вспомнила равнодушное своё «Всё» и как я встаю с поднятыми руками, понимая — вот теперь действительно всё. Потому что Дилл, кажется, не дышит, и Бобби стоит рядом, чуть заметно сдвигаясь в мою сторону, готовый прикрыть собой. Глупый. Пуля пробивает навылет даже кирпич, не говоря уже о нас. От неё одной мы и умрём. Вместе.

Что ж, Бобби. Не этого ли ты хотел, мой надёжный напарник?

И сейчас, как тогда, слышала свист, потом грохот. И Бобби роняет меня на землю, вжимая тренированным телом в пыль. «Карри, — шепчет Бобби, — Карри!» Трогает взволнованно лицо и руки. И ослепляющая боль в боку. Свистит и шлёпает далеко. Люди кричат и поливают нашу сторону отрывистыми очередями. А потом всё смолкает. Бобби трясёт меня, и его лицо слишком близко — он почти касается моего губами. Отличное мгновение, чтобы потерять сознание. Но этого, к сожалению, не происходит. И Бобби замирает, поняв мой критический ступор. Ты чудо, мой мальчик. И я тебя недостойна.

Не достойна никого, кого бы я сама в действительности… что?

Невозможно здесь находиться. Одной. Невыносимо. Я неделю назад чуть не умерла. Это чудо, что там оказались войска. Войска… Там же были войска. Дрэк! Войска!

Страшно хочется к Мэрин. У тебя паническая атака, Карри. Всё точно так, как после Лакры. Держись…

Рванула на себя дверь, задыхаясь. Ты знаешь прекрасно, глупышка, что Охаш и Лакра тут совершенно ни при чём. И дело вовсе не в этом.

Тяжёлая створка распахнулась, и я снова оглохла…

Мужчина медленно поднял голову и так же медленно опустил руку, занесённую, чтобы постучать. Взглянул серьёзно и хмуро в глаза. Без тени улыбки. Шагнул мне навстречу, заставляя попятиться назад. Близко. Невыносимо близко. И вдруг сплёл свои ладони с моими.

— Плакала, — не спросил почти с укором.

Промолчала. Глупо дважды озвучивать очевидное.

— Из-за меня? — чуть громче и, кажется, грозно.

Криво почти усмехнулась. С минуту терзали, выкручивая пальцы друг друга, глядя, не отрываясь, глаза в глаза.

— Зря, — коснулся низким голосом тихо.

Конечно, зря. «Ни один мужчина в мире не стоит ни одной твоей слезинки» — так всегда говорила мама. Вот только мужчинам и слезам о том не было известно.

Этот мужчина не выдержал первым. Прижал к себе крепко, так что нечем, просто нечем стало дышать. Да мне сейчас и не нужно.

Это только в фильмах, когда встречаются после разлуки, все страстно и глубоко целуются, готовые немедленно к большему. А в жизни всё вовсе не так. Прижаться к груди, почувствовать, как постепенно сожмётся, окрепнет растворившаяся вроде в расстояниях нить. А была ли она? Знаю. Была. Прижаться щекой и слушать. Верить. Я вжалась в мужчину теснее сама, стремясь укутать его теплом окоченевшие плечи. Отогреть давно переставшее биться сердце. Хоть на мгновение. Чтоб теперь уже точно запомнить. А я ведь, оказывается, по нему скучала… Страшно, чудовищно скучала! И он пришёл сюда сам. Чтобы я держала рот на замке. Не иначе.

Наклонился к лицу, и я с удивлением отстранилась:

— Ты… не пьян, — пыталась оттолкнуть и удержать одновременно.

— А должен? — улыбнулся как… как Грэм.

— Но Элизабет…

— Моя кузина. По матери. Ты совсем не интересуешься светской хроникой, — засмеялся чуть слышно.

— Ненавижу светскую хронику.

— Придётся привыкать, — совершенно серьёзно сдвинул брови.

— Я совсем не об этом.

— Конечно, — шёпотом в волосы.

Всхлипнула сдавленно:

— Я так испугалась.