Детородный возраст

…Вода вполне нормальная, но помещение холодное и нежилое, его нужно прогреть. Включаю воду на полную мощность, жду, когда кабинка наполнится паром, и встаю под теплый обильный дождь. Как раньше, как всегда. Немного страшно, но страх очень быстро проходит: матка не реагирует никак. И я принимаюсь за дело, стараясь не мешкать и особенно к себе не прислушиваться. Нельзя наклоняться и падать – всё остальное можно. Укладываюсь в семь минут и ровно столько же стою еще в потоке воды. Мне удалось поймать и задержать давно забытую легкость существования, и я не хочу ее отдавать. Еще минутки три. Я забываю про больницу, про капельницы, про тахикардию и стою, жадно поглощая запахи воды и мягкость ее прикосновений. Давно нужно собираться и выходить, но я всё тяну и тяну, не в силах выйти из-под этих струй прямо-таки физической радости. Мир кажется ручным и безопасным.

Но настоящее счастье наступает чуть позже, когда я, кое-как завернув в полотенце волосы и натянув чистую пижаму, совсем обессиленная, укладываюсь обратно в постель, испытывая такую легкость, словно сбросила килограммов двадцать. Опять прислушиваюсь к матке: молчит. Должно быть, ей понравилось. Вдруг появляется ощущение короткого, но внятного полета, внезапной эйфории, и я твержу себе: я доползу, я доживу, я продержусь. Все нужных девять месяцев. Не семь, не восемь – девять, как положено. Я дотерплю, дождусь и выйду, как все, через центральный вход с улыбкой и цветами. Я сделаю, я справлюсь. Я должна. Другой возможности не будет. Ни сил не будет, ничего. Есть шанс – единственный, последний. И есть живой ребенок – осталось шесть недель.

Я наслаждаюсь чистотой, которая дает иллюзию свободы и возможностей, и мне начинает казаться, что от меня действительно что-то зависит, что я могу повлиять на исход и финал. Совершенно новое ощущение. Будто бы с этой минуты я тоже получила право голоса, и на меня обратили внимание.

Глава IX 32–34 недели

Я лежу и смотрю в потолок своей палаты…

Сегодня тридцать две недели, рубеж, который я себе назначила. Хотя бы тридцать две, твердила я всё это время: в семь месяцев уже спасают. Дожила. Не верю. Да, видно, правильная тактика: главное – не загадывать и не мечтать по-крупному: час прошел – и ладно. Не сильно радоваться, чтобы не сглазить. Держать себя в руках. В прямом и переносном смысле. Необходимо равновесие: туда – сюда, туда – сюда, баланс, поймать который можно только ощупью. Он вечно ускользает и бежит. Играет в прятки. И как же я устала удерживать этот баланс.

Пришла Ирина Николаевна, болезненная, тучная, незлая, – она замещает Эру, пока та на каком-то симпозиуме, – и объявила:

– Вот, вам оформили декретный отпуск. Поздравляю. Отправьте мужа в бухгалтерию, пусть получает деньги. Да! Теперь уж вы не подводите – донашивайте и рожайте. В срок. Теперь нельзя иначе.

Ну как же, раз декретный – точно дохожу.

И даже не смешно.

Похоже, все со мной смирились, оставили как есть. Похоже, всё спокойно – за две недели капали всего один раз. Правда, долго – почти всю ночь. Не знаю, что произошло, но поздно вечером – я собиралась спать – пошли вдруг сокращения. Сначала слабые, затем сильнее, чаще. Пришлось позвать дежурного врача. Он посмотрел – и сразу: капать. А ведь ничто не предвещало: не волновалась, не ходила. Непонятно.

Но всё закончилось по старому сценарию: мне удалось сосредоточиться, не думать и выпасть из действительности – задремать под утро. А утром всё спокойно, будто не бывало.

Гамбург это просто выбило из колеи:

– Маша, Маша… Я думала, мы всё преодолели, собиралась тебя выписать к субботе. Ну, что ты делала? И что же мне с тобой делать!

Из-за этого несколько дней не гуляла. Хотя, конечно, дело не в прогулках. Нужно, нужно гулять. Пусть немного, хотя бы чуть-чуть. Прогулки все-таки организуют, и день проскакивает быстрее. И очень нужны солнце, свет. Вместе с солнцем впрыскивается хоть какая-то толика радости. Появляется солнце – и что-то внутри обещает: жизнь еще будет, и всё еще будет… Я сама пока есть у себя. И что-то вспоминается из той чудесной жизни, которая, наверное, была. Ну да, была. Когда-то.

Были моменты чистого счастья, которые я заставляю себя вытаскивать на свет, отряхивать от долгого лежания: да, ими еще можно пользоваться, как позапрошлогодним засахаренным вареньем, прекрасно сохранившим ароматы.