Детская библиотека. Том 21

«Дорогой Витя! Я воюю очень далеко, там, где всегда холодно, где на горах лежит снег. Я воюю на море. Море это очень холодное. Я воюю на подводной лодке. Мы топим корабли фашистов.

Утром, когда мы возвращаемся к себе на базу, домой, мы стреляем в воздух. Один залп — это один потопленный транспорт. Два — это два потопленных транспорта. С нами вместе воюет мальчик, его зовут Шурик. Он еще не матрос, а юнга — сын флота. Мы его все очень любим. Все наши подводники шлют тебе привет. И просят, чтобы ты уповал на победу. Тебе шлет привет юнга Шурик».

Витя наклеил красную звезду на бумагу. И мы все вместе написали Витиному папе ответ:

«Дорогой папа и юнга Шурик! Мы живем хорошо. И мы уповаем, раз вы нам велели, хотя мы не знаем, что это значит. Мы все шлем привет юнге Шурику, отважному моряку и сыну флота. Пусть он нам пришлет фотографию.

Твой навеки сын Витя. И его товарищи».

Письма… Письма… Я помню эти письма-треугольники с адресами «Полевая почта», они, как птицы с обожженными войной крыльями, летели к нам, ребятам, у которых не было радом отцов и матерей.

А мы в Ташине, в детской колонии, не забывали, что идет война, ни на минуту не забывали. И когда разговаривали, и когда смеялись, и когда рассказывали сказки (мы тогда много рассказывали сказок. Сядем около печки, рассказываем).

Теперь я знаю, что значит слово «уповать», это слово очень старое, можно сказать старинное, и значит оно — надеяться, не терять надежду.

«Уповать на победу» — верить в победу. Ах, как нам хотелось скорее увидеть эту победу, чтоб скорее вернулись наши матери и отцы, чтоб не погибли они…

…Была поздняя ночь, а мы с Витей не могли заснуть. На койке у окна плакал Валя Шевчук. Он закрывал голову подушкой, но все равно мы слышали, как он плакал. И не спали. И не решались подойти к нему. Я сказал Вите:

— Давай подбросим в печку полешек.

Огонь разгорелся снова.

Желто-красное пламя. Пламя! Где-то там, за лесом, и еще за лесом, и за речкой, за палями, оно было страшное, оно было — война. Охваченные пламенем, кружились деревья, тянулись ветками к небу. А с неба падали черные бомбы, и дрожала земля, горела земля.

— Вроде заснул… — кивнул Витя на Валину кровать. И вдруг зашептал:

— Проклятые фашисты! Проклятые фашисты!..

— Эх, пацанам трудно на фронт попасть!

И вот тогда, в тот поздний вечер, мы размечтались с Витей об удивительном человеке:

— …Он захочет и станет большой-большой — до неба…

— А захочет — станет маленький, меньше муравья, хоть куда пролезет!

Малюсенький такой — не углядишь.

— И чтоб смелый, никого не боялся…

— Ну, это ясно!

— И сильный, как…

— Ага… как схватит рукой дом — поднимет, как дунет — все враги разлетятся. А смеяться начнет, так земля задрожит. Он смеяться любит…

— И чтоб добрый был…

— И чтоб белочек любил и этих… кошек или там… жуков малюсеньких.

— И чтоб никогда не умирал…

— Да. Никогда не умирал.

Мы этого очень хотели с Витей, и я спросил:

— А как ты, Витьк, думаешь: будут такие люди, а?

— Будут, конечно, только не скоро — лет через сто, а может, через тысячу…

— А вдруг мы его встретим пораньше, а?

Мы засмеялись, и Витя сказал:

— Ладно, закрывай печку, пошли спать.

Часть II Капитан ведет корабль

Глава 8

Вторая Перезвонная

Вига сказал, что не скоро — через сто, а может быть, через тысячу лет… Так он сказал тогда — я помню. Теперь прошло много лет. Я теперь вырос, стал взрослым дяденькой. И живу не в маленьком городке Ташино, а в большом городе, на улице Большая Почтовая.

У меня — вот смешно! — выросли борода и усы. Конечно, удивительно, после того как я был совсем-совсем маленьким.

Теперь я как-то уже привык, что стал дяденькой. И все кругом привыкли, так что, наверное, удивились бы, если бы я вдруг опять стал мальчиком.

Нет, я об этом и не думаю, — дяденька и дяденька, очень даже хорошо.