Детская библиотека. Том 49

— Демагогия! — рассердился Миша. — Стихи плохие, но ничего преступного в них нет. А вот выкрасть из чужой клетки — преступление. Вынести их на учком — способствовать преступлению.

— Но ведь я не знал, что их выкрали! — закричал несчастный Генка. — Я хотел как лучше. Должны мы бороться с мещанством или нет?

— Генка совершил ошибку, поступил неэтично, но все же его не за что наказывать, — сказала Зина Круглова.

Обращаясь к Зое, Яша Полонский продекламировал:

Милая, кроткая, нежная,
Вся воплощенье мечты,
Нравится мне твоя муза унылая,
Только вот Генке не нравишься ты!

— Ладно, — сказал Миша, — я не настаиваю на взыскании Генке, но пусть будет осмотрительнее. Что у тебя еще, Генка?

— Еще… Вот случай, не далее как сегодня…

Юра напрягся — это, конечно, о нем.

— Не далее как сегодня, за обедом, Юра не стал есть пирог — больше того, назвал его дрянью, завернутой в гадость. И это в то время, когда страна только выходит из голода и разрухи, когда миллионам людей в Поволжье и других краях недостает куска хлеба. Такое заявление — возмутительное барство, нетерпимое в нашей среде!

Теперь все смотрели на Юру.

— И за этим вы меня вызвали? — спросил Юра, еще не веря, что все оказалось такой ерундой.

— Тебя не вызывали, а посоветовали прийти.

— И больше вам нечего сказать?

— Кому это вам? — спросил Миша. — Ты что, отделяешь себя от нас?

— Знаешь, Миша, могу ответить тебе твоими же словами: не надо демагогии! Генка, больше ты ничего не хочешь мне сказать?

— Этого тебе мало?!

— Тогда всеобщий привет!

Юра махнул рукой и вышел.

— Вот, пожалуйста, — сказал Генка, — демонстративно покинул заседание учкома. Так оставлять нельзя.

Зина Круглова предложила:

— Выговор ему за барство, за игнорирование учкома.

— Голосуем, — сказал Миша.

Все подняли руки.

Ободренный тем, что в этом случае он оказался прав, Генка деловито спросил:

— Что будем делать с Витькой Буровым и его компанией? Может быть, передать в СПОН?[3]

— Давайте пока ничего не решать, я попробую с ними поговорить, — сказал Миша.

— Ты уже пытался говорить с Витькой. Что получилось? — возразил Генка.

— Попробую еще раз.

Глава 16

Разговор с Витькой действительно не получился. Но то, что увидел тогда Миша, внесло в его представление существенную поправку: Витька защищал мать от пьяного отца.

После учкома, вечером, Миша отправился к Белке.

По узкой лестнице с выщербленными цементными ступенями спустился в подвал, открыл дверь с ободранной обшивкой из грязной мешковины и очутился в темном коридоре со скользкими стенами, пропитанном гнилыми запахами сырой штукатурки, нищего жилья, вонючего тряпья, подгоревшего подсолнечного масла.

Комната тоже была сырой, полутемной, с голыми стенами, низким, сводчатым потолком, придававшим ей вид кельи.

Под потолком тускло серел маленький прямоугольник окна, выходящий в яму, прикрытую со двора металлической решеткой.

На постели, застланной тряпьем, сидела тетка или бабушка Белки — нищая старуха, побирушка. За квадратным, грубым, голым столом на табурете — Белка.

Табурет был единственным. Миша стал, прислонившись к косяку двери.

Белка исподлобья посмотрела на него и отвернулась.

Старуха, бормоча, перебирала тряпье на кровати.

— Слушай, Белка! — сказал Миша. — Как твое настоящее имя?

— Белка! — вызывающе ответила девочка.

Миша повернулся к старухе:

— Как ее зовут?

— Кто знает, — пробормотала та, перебирая тряпье, — приблудная девчонка. Подобрала на вокзале, в голод еще, вот и живет. Как крестили, не знаю. Во дворе Белкой кличут.

— Почему в школу не ходишь? — спросил Миша.

— Не хочу и не хожу.

— А если в колонию отправят?

— Убегу.

— Брали ее, — сказала старуха, — убежала, откуда хошь убежит, верткая.

Стол был пуст, никаких следов еды, даже посуды не было: ни стакана, ни кастрюли, ни чайника.

— На что живете?

— А что люди добрые дадут, на то и живем. И Белка вон кормит, не обижает, спасибо!

— А ты где достаешь? — спросил Миша у Белки.

— Где надо, там и достаю.

— Можно попасться.

Болтая ногами, Белка запела:

Что вы советы мне даете, словно маленькой,
Ведь для меня давно решен уже вопрос.
Оставьте, папенька, ведь мы решили с маменькой,
Что моим мужем будет с Балтики матрос.
Ах, сколько жизни он вложил в свою походочку,
Все говорили, что он славный морячок.
Когда он шел, его качало, словно лодочку,
И этим самым он закидывал крючок.
Была весна, цвела сирень, и пели пташечки…

Она оборвала песню:

— Ты зачем пришел?

— В гости.

— Погулять со мной хочешь? Деньги у тебя есть?

— Денег у меня нет.

— А на кино у тебя хватит?

— На кино, пожалуй, хватит.

— Тоже кавалер нашелся!

— Чем не кавалер?

— Легавый — вот ты кто!

— Так уж легавый?