Детская библиотека. Том 6

Но поскольку отчаянное чувство голода от этого решения ничуть не уменьшилось, в Норберте Накендике начало медленно нарастать недоверие, недоверие к самому себе. Неужели он стал своим злейшим врагом? Может, он до сих пор просто не замечал этого? Он решил на всякий случай зорко присматривать за собой и ни на секунду не выпускать себя из виду, даже во время сна. Ах, он готов был с собою разделаться!

Норберта Накендика действительно можно было обвинить в чем угодно, только не в том, что слово у него расходилось с делом.

Однако его бдительность в отношении самого себя не мешала ему худеть все сильнее и сильнее. И постепенно носорог съежился внутри своего мощного панциря до жалкого комочка. Наконец Норберт Накендик усох и ослаб так, что ноги его уже не держали. И он шлепнулся наземь, но смотри-ка — панцирь продолжал стоять!

Норберт, или то, что от него еще осталось, вывалился из своих могучих доспехов и кубарем скатился с каменной глыбы, которая служила ему постаментом. Низвержение прошло довольно болезненно, так как кожа у Норберта была нежной, словно у молочного поросенка. Тем не менее он обрадовался такому повороту событий, потому что памятник его не был свергнут, а он все-таки получил возможность поесть.

— Жаль только, — сокрушался он, — что вокруг такая темень. — (Действительно, в эту ночь было темно хоть глаз выколи: небо затянули черные тучи, и надвигалась гроза.) — Я с удовольствием взглянул бы на себя на постаменте.

В эту минуту ударила молния, и на мгновение в степи стало светло как днем. И тут Норберт увидел на каменной глыбе нечто такое, чего никогда в жизни не видел, потому что в саванне нет зеркал. Он увидел своего злейшего врага!

— На помощь! — пронзительно завопил он, позабыв от охватившего его ужаса, что он голоден, что он безумно устал, и пустился наутек так быстро, как только позволяли его ослабевшие ножки. Он мчался — нагой, не разбирая дороги, по степи, по пустыне, по джунглям — и не мог остановиться, ибо он, как и другие звери, теперь тоже хотел найти уголок, где бы он мог спрятаться от самого себя.

Что с ним стало? Кто знает… Может быть, он и по сей день бегает по белу свету, но не исключено, что ему удалось найти где-нибудь пристанище и начать новую жизнь. Уже без панциря. Если вам однажды повстречается нагой носорог, спросите у него сами.

Нам же остается только добавить, что звери, сбежавшие от Накендика, вернулись в родные края — после того как разнеслась весть о том, что панцирь пуст.

Они не стали свергать памятник, а оставили его для грядущих поколений — в назидание.

Ничего страшного

Эта история случилась недавно. Закончив работу, я отправился в маленький ресторанчик, чтобы поужинать. Я устал и порядком проголодался, поэтому заказал себе большую жареную колбаску с доброй порцией хрустящего картофеля и бокал холодного пива.

В ожидании заказа я подумал, что неплохо было бы узнать, что нового произошло за день в мире. Я встал, быстро пересек улицу, купил газету и, не задерживаясь, вернулся обратно.

Но что я увидел? Пока я ходил взад-вперед, какой-то человек уселся на мое место. Чтобы быть точным, это был ребенок.

Я всегда считал, что с незнакомцами нужно вести себя вежливо, а с незнакомыми детьми и подавно. Я сказал себе: этот ребенок, сидевший на моем месте, вероятно, просто не знал, что он занял именно мое место, и уж совершенно точно поступил так без всякого злого умысла. Так что я подошел к нему, дотронулся до его плеча и сказал как можно любезнее:

— Извините, пожалуйста, мой юный друг. — Я обратился к нему на «вы», так как хотя на вид ему, вероятно, было самое большее лет семь-восемь, он был довольно крупный. — Я весьма сожалею, что вынужден вас побеспокоить, но вы случайно заняли мое место.

Большой ребенок недоуменно поглядел на меня и ответил:

— Ничего страшного.

Признаюсь, такой ответ меня несколько озадачил. Но, собственно говоря, он был прав, ничего страшного ведь и в самом деле не случилось, я с тем же успехом мог сесть и на другое место. К детям вообще не следует сразу проявлять строгость. Итак, я опустился на стул рядом с ним и пробормотал:

— Надеюсь, вас не побеспокоит, если я присяду рядом с вами?

— Ничего страшного, — благосклонно кивнув, ответил ребенок, взял со стола мою газету и принялся читать.

«Ну конечно, — подумал я, — откуда ему, в конце концов, знать, что я сам еще не прочитал эту газету и как раз сейчас собирался этим заняться». Кроме того, я, как писатель, был рад видеть, что кто-то читает, особенно тот, кто не слишком в этом силен, как, например, сидящий передо мной большой ребенок. Для того чтобы читать газету, он был еще слишком мал — я имею в виду, слишком молод. Во всяком случае, он беспорядочно водил пухлым пальцем по строчкам, при этом так смяв газету, что я начал беспокоиться, смогу ли потом что-нибудь разобрать. С другой стороны, я не хотел обижать ребенка и поэтому дружелюбно сказал;

— Я крайне сожалею, дорогой друг, позднее я с удовольствием предоставлю свою газету в полное ваше распоряжение, однако сперва я сам хотел бы ее почитать.