Ивану было плохо, особенно в голове и на ней. Шишка сзади выпирала даже из-под прилично отросшей шевелюры. Оставленные малиновыми колючками глубокие борозды на лицевой части ярко краснели, напоминая раскраску воина какого-нибудь кенийского племени. Тошнота подкатила к горлу, и Ванька, подумав, что всё же получил сотрясение мозга, галопом рванул на улицу прямо через окно, скатившись по приставленной к наружной стороне стены лестнице.
В самом дальнем углу сада, в клубничных грядках кто-то копался. Кто-то что-то явно закапывал, прячась за Отелло. Кто-то в белом…
— Убийцы не ходят в белом, — вытерев губы, смутно подумал Иван. — На нём кровь слишком заметна. В белом ходят врачи и привидения…
Но, несмотря на это, Иван прокрался в кухню, прополоскал рот, взял прислонённый к печи топор, вышел на двор и, прячась за кустами смородины, пополз к клубничным грядкам. Из-за смородины ему было совершенно не видно, что делает убийца. «Ничего, закопать труп — дело долгое, — думал Иван. — Я успею подползти, а топор — для самообороны, если убийца на меня бросится. Вот уже совсем близко…»
— Где моя леечка? — грозно спросил убийца.
Иван пулей вылетел из-за смородины. Стаська в белой ночной рубашке стояла между грядок вся перепачканная землёй.
— Ой, Ванечка! — мило заулыбалась она. — Ты не спёр мою леечку?
Рассмотрев лицо друга, Стася добавила новый вопрос:
— Ты… ушёл в индейцы? Вместе с моей леечкой?
— Что? — спросил Иван, ошеломлённый превращением убийцы-трупозакапывателя в полуголую Стаську. — Ты что делаешь?
— Мне надо лейку, чтобы полить усы, — терпеливо объяснила Стася. — Ты её не видел?
— Что полить? — переспросил Иван и попытался почесать нос топором.
— Ой, Ваня, а зачем тебе топор? — заинтересовалась Стася. — Ты решил нарубить немного клубники на завтрак?
— Э-э… я на дроздов охочусь, — промямлил Иван, чувствуя, что не стоит посвящать общественность в его мысли по поводу убийцы, закапывающего труп на грядке.
— С топором? — изумилась Стася. — Класс. Ты бы ещё их атомной бомбой стукнул. А вот где моя леечка? Понимаешь, Сашка вчера сказала, что клубника размножается усами. Я думаю, можно усами и что-нибудь другое размножать. Картахену, например. Я хотела отрезать у Картахены усы, посадить на грядку и вырастить много-много котяточек. Штук пятьдесят. Или сто.
— Вот Андрей Викторович обрадуется, — пробормотал Иван.
— Да, конечно, любой бы обрадовался, выглянув в окошко и увидев у себя в саду сто котят, — кивнула Стася. — Но не вышло. Картахена так орала, что я у неё ничего отстричь не сумела. Тогда я подкралась к папе и отстригла ус у него. Он гораздо лучше вёл себя, чем Картахена: не орал, не царапался, только спал. Я закопала этот ус на грядке, и теперь надо полить. Где моя леечка?
— Значит, ты решила заняться размножением пап усами, — подытожил Иван. — И зачем тебе пятьдесят пап? Или сто?
В глазах Стаськи мелькнул ужас. Этот вопрос она явно не продумала.
— Ой, — прошептала девочка. — Сто пап — это слишком много… Может, вырастет два-три? Тогда ещё ничего.
— Нет, — возразил Иван, злой на Стаську за то, что она оказалась не убийцей. — Нынешний год на пап очень урожайный. Так и прут из грядок, так и прут. Целыми дивизиями.
— А дивизия — это сколько? — упавшим голосом спросила Стася.
Иван точно не знал сколько и сказал наобум:
— Тысяча человек. На танке.
— Вся тысяча на одном танке? Они же его расплющат. Я вчера села на муху и расплющила её.
— Нет, у каждого свой танк.
Глаза у Стаськи сделались круглыми и решительными.
— Тогда я не буду их поливать, и пусть они там, в земле, засохнут со своими танками, — сказала она. — Вот так! Хотя… это же мои папы. Они живые! Нет, жалко. Я лучше полью, а потом мы их куда-нибудь тихо уволим. В какую-нибудь Америку. Вместе с танками их любая страна примет. Где моя леечка?! Я тебя уже сто раз спросила!
— Да не знаю я!!! — заорал выведенный из себя Иван и, держась за голову, которая норовила отвалиться, пошёл к дому.
— Ты топор забыл, — крикнула ему вслед Стася. Но Иван не расслышал. И топор остался лежать на грядке.
Глава 11
— Вот говорят, что на даче люди поправляют своё здоровье, — сказал папа за завтраком. — А мне дача, видимо, вредна. Я тут лысеть начал. Местами.
И показал свой отрезанный ус.
— Как-то ты странно облысел, — присмотрелась мама. — Ровненький срез, будто ножницами. Стася, ты не знаешь, почему у папы усы отваливаются?
— Знаю, — сказала честная Стася, орудуя ложкой. — Он сам выпал. Вот у меня зуб выпал, а у папы ус.
— Прямо сам выпал, никто не помогал?
— Я немного помогла ножницами, — призналась Стася. — Ну и что? Когда мой зуб шатался, ему тоже щипцами помогли выпасть. А папин ус так шатался…
— Ой, спасибо, Стасечка, что ты мне помогла ножницами, а не щипцами, — поморщился папа.
— Андрей Викторович героически отдал свой ус на увеличение поголовья танков Америки, — загадочно заметил Иван, чтобы проверить настроение Сергеевых.
У Сергеевых было хорошее настроение.