Детская библиотека. Том 77

— Что же тогда будут играть профессиональные артисты, если театр заполнят актеры одной роли? Ты небось хочешь стать профессиональной артисткой?

— Нет. Я тоже на одну роль.

— На какую?

— Пока не знаю. Вернее, знаю, но говорить не буду — нескромно. И потом, все еще может перемениться. — И тут она словно прочла мои мысли. — Ты что, думаешь, что я чокнутая? Не бойся. У тебя ведь тоже есть странные мысли, просто ты не говоришь их вслух, и вроде их и нет. Но они есть.

— А я знаю, кого ты бы могла сыграть, — неожиданно сказал я.

Она даже приостановилась и посмотрела на меня с явным любопытством.

— Земляничку из «Приключений Чиполлино», — сказал я и понял, что сморозил глупость.

Но она оживилась:

— А ты, конечно, Чиполлино?

Мы радостно засмеялись и смеялись долго, чуть животы не надорвали.

— А кем ты хочешь быть, не считая актрисы на одну роль? — отсмеявшись, спросил я.

— Не знаю.

— Но через год придется куда-то поступать.

— Почему придется? — иронично поинтересовалась она. — Это совсем не обязательно. Или ты считаешь, что настоящие люди только те, кто в институте учатся?

Мы шли через городской парк, где гуляло еще достаточно народу. Половина из них — влюбленные. Мы обогнули пруд и уже удалялись от него, когда она обернулась и сказала:

— Смотри, будто залит серебряным молоком.

Верно. Пруд лежал спокойный, бледный и серебрился под луной.

И все-таки до дома мы не дошли. Было поздно, доехали на автобусе. Она показала, где живет, — в одном из синих домов, между которыми скрывалась от меня Динка.

Недолго постояли возле палисада, где доцветали последние бледно-розовые мелкие, малокровные гладиолусы и мальвы.

Домой я ввалился в первом часу ночи и, не обращая внимания на мамино ворчанье, стал умываться, напевая и брызгаясь по сторонам.

«Странная девчонка, необычная, интересная, — думал я, уплетая ужин и потом, в постели. — Нестандартная, — наконец нашел я слово. — Только искренна ли? Может, оригинальничает? Может, роль такую играет?»

А пруд и правда похож на серебряное молоко.

А еще она сказала: «У тебя умное и доброе лицо». И мне это польстило. Наверное, лицо у меня неглупое, но избытка доброты я в себе не ощущаю. Оказывается, больше нравится, когда тебя хвалят за то, чего нет. Хотя почему нет? Она же нашла во мне и ум и доброту.

Мой отец курит болгарские сигареты, но однажды купил «Приму». Вот тогда я сделал интересное открытие. Собака реагирует на дым «Примы»! Она беспокоилась, вертелась вокруг отца, нетерпеливо переступала. Про мое открытие отец сказал: «Чушь собачья!»

Проверили на другой день: на болгарский табак нет реакции, а закурил отец «Приму» — собака заволновалась.

— Будто сказать что-то хочет, — недоумевал отец.

— Она сказала! — хмыкнул я. — Ее хозяин курил «Приму». И тапочки она ему приносила…

— Поразительно! — удивлялся отец.

Конрад Лоренц, книги которого подарил мне когда-то дядя Саша, — этнолог, то есть человек, исследующий поведение животных. Он пишет, что разведение чистопородных собак — палка о двух концах. Потомство получают, выбирая физически красивых собак, которые соответствуют стандарту породы, а о психических и умственных качествах не думают. Лоренц считает: пусть собака не блещет родословной, но будет верной, умной и храброй. Цирковые собаки, которые должны быть сообразительными, чаще всего — помеси. Они умны и не так нервны, как чистопородные.

Все это я гордо сообщил родителям, чтоб не обзывались «дворнягой».

Я беспрепятственно давал Динке выходить из дому, когда ей захочется. Иногда она уходила через день, иногда дня четыре никуда не просилась. Изредка я шел с ней — вдруг изменит своим дурным привычкам, я ее позову, а она вернется… Я пробовал за ней следить. Но это же чепуха, чтобы собака не знала, что за ней следит человек.

И вот однажды, когда она нырнула под забор, а я пролез за ней через отверстие в заборе и переступал лежащие под ногами кучи, бутылки и бумаги, увидел, что Динка стоит в просвете между домами, поджидает меня. Мы пересекли улицу, вышли на следующую, параллельную, и направились к нашему дому. Она меня вела домой. Снова штучки! А может, я ей надоел со своей опекой? А может, она и вправду свободу любит, как мама говорит? Или она вообразила себя моей хозяйкой? Я разозлился и пошел к подъезду, но Динка остановилась поодаль и ждала. Вот тут у меня забилось сердце. Я приблизился к ней, погладил по головенке.

Теперь мы шли к железнодорожной насыпи. В частном саду за штакетником заливалась, стоя на конуре, овца с собачьей мордой и паучьими глазками. Миновали насыпь, пересекли шоссе, дали здорово влево по тихой улочке с садами и оказались у кладбища.

Я знал, что оно где-то здесь, и все-таки белые столбы ворот с оббитой до кирпича штукатуркой явились для меня совершенной неожиданностью. Просто я мыслями был далек от всяких кладбищ и теперь с недоумением смотрел на старух, сидящих на магазинных ящиках у ограды и торгующих лиловыми астрами и еловыми ветками, на женщин перед закрытой дверью деревянной церкви с зелеными куполами, на дорожку, поросшую коротким, как бархат, ярко-зеленым мхом.