— Не, мы сначала поедим, — возразил он, с жадностью вдыхая дразняющий аромат вареной чечевицы, смальца и еще чего-то вкусного.
— Ну ладно, потом так потом, — согласилась Нелли Ивановна.
Ребята одним духом съели по полтарелки супа-болтушки и по порции серых ржаных макарон с чечевичной подливой. Потом повариха разрешила им погреться у плиты. Через минуту оба спали блаженным сном, привалившись к ней спинами.
Прасковья Семеновна разбудила ребят, когда короткий январский день начал густо синеть.
— Приходите завтра к шести, дров заготовите для завтрака, — попросила она.
В подъезде дома мальчики натолкнулись на Эльзу.
— Ты чего здесь? — удивился Витька.
— Так. Ушла из дома, — нехотя ответила девочка.
— Как это — ушла? Совсем, что ли? Где же ты жить собираешься?
— Не знаю, но домой больше не пойду.
— Опять с матерью не поладила? Что еще случилось?
— Я свою карточку хлебную потеряла.
— Да ты что?! — одновременно и с испугом спросили ребята, сознавая, что хуже беды не придумаешь. — А материна цела?
— Ее цела. Мы ведь ходили за хлебом каждая со своей карточкой. Сегодня утром я получила хлеб, и, когда вышла из булочной, начался обстрел. Снаряд угодил в стену магазина. Многих поубивало, а меня отшвырнуло. Хлеб я держала крепко, даже когда катилась по снегу. Потом поднялась, а рукавичку с левой руки, в которой была карточка, не могла найти. Весь снег руками перерыла, под каждым кирпичиком и дощечкой поискала — все напрасно. Пришла, рассказала маме, а она говорит: «Ты врешь! Хочешь, чтобы я тебя кормила еще своим пайком».
— А ну, пойдем к тебе домой. Что она, совсем рехнулась, что ли? Ты же замерзнешь. Я сам с ней поговорю! — вскипел Витька.
— Нет, не пойду. Лучше замерзну.
— Иди, Эльза, — вмешался Валерка. — Хочешь, я тоже пойду? Она не имеет права тебя бросить: она же мать.
Эльза и сама понимала, что деваться ей некуда. Уже смеркалось, и крепчал мороз.
Они прошли мимо булочной, где сегодня разорвался снаряд. Стена рядом с входной дверью была вырвана, обнажилась внутренность магазина и соседней квартиры. Это выглядело как на сцене театра, когда зритель видит одновременно, что происходит в двух смежных помещениях, наглухо разделенных стеной. Ребята еще раз пошарили по снегу в том месте, где взрывной волной сбило Эльзу. Нашли чей-то кошелек, очки, но синей рукавички с карточкой не было.
Дверь в квартиру Пожаровых была не заперта. Эльзина мать, закутанная в одеяло, в валенках сидела на маленькой скамеечке перед «буржуйкой». Эльза говорила, что она так сидит целыми днями, даже разговаривает с печкой.
— Кто там? — спросила она, не оборачиваясь.
— Это мы, — ответил Витька. — Здрассьте, Мария Яковлевна.
Женщина не узнала по голосу Витьку и обернулась. Она внимательно и настороженно стала глядеть на мальчика, оказавшегося в ее квартире рядом с ее дочерью.
Виктор почти с испугом смотрел на нее. После встречи на Витебском вокзале он не видел Марию Яковлевну и не предполагал, что за короткий срок можно так сильно измениться. Хотя сам он, конечно, тоже был неузнаваем.
Вместо цветущей, розовощекой, нарядной женщины перед ним сидела опустившаяся, сгорбленная старуха с выбивавшимися из-под серого платка такими же серыми, свалявшимися, словно пакля, волосами. Темное, скорее всего, грязное лицо пересекали глубокие морщины. Сильно выдавался на впалых щеках большой тонкий нос. Мария Яковлевна напоминала бабу-ягу, и Витьке захотелось взглянуть на ее руки, нет ли на пальцах когтей.
— Ты Стогов, что ли? — спросила женщина, хотя, казалось, кроме имени, не должна была знать его фамилию.
— Ага, Витька, — подтвердил мальчик. — Мы принесли доску для печки. — Он показал на Валерку, поддерживающего доску от школьной парты.
— Это хорошо. Дров у нас нет. Жгу мужнины книги. А от них какое тепло? — сказала она, открывая «буржуйку». — Поесть у тебя ничего нет?
— Нет.
— Это плохо. Ребятам лучше, чем женщинам и девчонкам. Ребята могут украсть. Ты ведь воруешь, потому и живешь, да?
— Что вы такое говорите… — ошарашенно произнес Витя.
— Как — не воруешь? Не умеешь, что ли? Это просто. Давай я тебя научу, как надо вытащить карточки из кармана. Давай. А когда украдешь, поделишься со мной. Это будет справедливо, это… — Она стала с трудом подниматься со скамейки, намереваясь тотчас заняться обучением.
Ее медленные движения, жуткие слова и громадная тень, появившаяся на стене в свете раскрытой печурки, напугали ребят. Они попятились к двери.
— Нет, Мария Яковлевна, не надо. Я не пойду, — пролепетал мальчик.
— Мама, оставь его в покое! — вступилась Эльза. — Витька не пойдет воровать!
Но Мария Яковлевна не обратила внимания на замечание дочери.
— Дурак сопливый! Зачем тогда пришел? Уходите все прочь отсюда! — зашипела Мария Яковлевна. — И ты с ними тоже, — оглянулась она на дочь. — Вон с глаз моих! — Женщина повернулась к ребятам спиной и стала снова усаживаться на скамейку.
Эльза заплакала. Но Витька потянул ее за рукав, и они втроем молча стали спускаться по едва видимой обледенелой лестнице.