Детская библиотека. Том 9

И так оно и было; плот, на котором он должен был плыть, состоял из восьми звеньев, а последнее звено — из огромных строевых балок. Но что же случилось? Накануне отплытия длинный Михель притащил еще восемь балок к воде, и таких длинных и толстых, каких никто еще не видывал, и каждую он нес на плече с такой легкостью, словно это был обыкновенный багор, — так что все ужаснулись. Где он срубил их, до сих пор никто не знает. А у лесоторговца, как он это увидел, взыграло от радости сердце, ибо он высчитал, сколько эти балки будут стоить; но Михель сказал: «Вот на этих я отправлюсь и сам, — на тех щепочках я плыть не могу». Хозяин хотел подарить ему в знак благодарности пару сапог, какие носят плотогоны, но он отбросил их и принес откуда-то другую пару, какой нигде не достать; мой дедушка уверял, что они весили, по крайней мере, сто фунтов и длиной были в пять футов.

Плот отчалил и если прежде Михель поражал дровосеков, то теперь пришел черед дивиться плотогонам. Ибо плот, вместо того чтобы медленно плыть по реке, что было бы вполне естественно при таких огромных бревнах, — плот этот, как только очутился на Неккаре, понесся стрелой. На поворотах, когда, как известно, плотогон с трудом удерживает плот посередине реки, чтобы не сесть на песчаную мель, Михель каждый раз прыгал в воду и толчком направлял плот вправо или влево, так что он без всякой помехи скользил дальше; а если случалось плыть прямо, Михель перебегал на переднее звено, приказывал всем пустить в ход шесты, втыкал свой огромный багор в песок, и от одного толчка плот стремглав летел дальше, так что казалось, будто берег, деревья и села проносятся мимо. Так они вдвое скорее против обычного прибыли в Кельн на Рейне, где всегда сбывали лес; но тут Михель сказал: «Хороши купцы! Понимаете свою выгоду! Неужели вы думаете, что кельнские жители потребляют на себя одних все дерево, которое попадает к ним из Шварцвальда? Ничуть не бывало: они за полцены скупают его у вас и с барышом перепродают его в Голландию. Давайте продадим здесь мелкие бревна, а крупные повезем в Голландию; то, что мы получим сверх обычной цены, будет уже лично нашей прибылью.

Так говорил коварный Михель, а слушавшим его это понравилось: одним потому, что им хотелось попасть в Голландию и посмотреть ее, других прельщали деньги. Только один был честен и отговаривал их подвергать опасности добро хозяина или утаивать от него настоящую цену; но они не послушали его и забыли его слова, — один Голландец Михель не забыл их. Так они и плыли с лесом вниз по Рейну; Михель управлял плотом и быстро доставил его в Роттердам. Там им предложили в четыре раза больше против прежнего, и особенно большие деньги заплатили Михелю за его огромные бревна. Когда шварцвальдцы увидали столько денег, они от радости совсем потеряли рассудок. Михель разделил выручку одну часть хозяину, две других плотогонам. А те стали шататься с матросами да со всяким сбродом по кабакам и притонам, промотали и проиграли все деньги; честного же человека, который их отговаривал, Голландец Михель продал торговцу невольниками и о нем никто больше ничего не слыхал. И вот с той поры Голландия сделалась раем шварцвальдских парней, а Голландец Михель их королем. Лесоторговцы долго ничего не знали о такой торговле, и незаметно потекли из Голландии деньги, а вместе с ними ругань, дурные нравы, игра и пьянство.

Голландец Михель к тому времени, как все это обнаружилось, бесследно исчез; но он не умер, — говорят, более ста лет бродит он привидением в этом лесу и многим помог разбогатеть, но за счет их бедных душ, и больше я ничего не скажу. Одно только можно утверждать смело, это что он до сих пор в такие бурные ночи выискивает на еловом холме, где никто не рубит, самые лучшие ели, и отец мой видел, как он, словно тростинку, сломал ель в четыре обхвата. Такие ели дарит он тем, кто сбивается с прямого пути и идет к нему; в полночь спускают они свои плоты на воду, и он плывет с ними в Голландию. Но если б я был королем Голландии, я бы велел расстрелять его картечью, так как все корабли, для которых хоть одно бревно взято у Голландца Михеля, обречены на гибель. Потому-то и приходится так часто слышать о кораблекрушениях, — иначе отчего бы погибали на море такие великолепные и крепкие суда величиною с церковь? И каждый раз, когда Голландец Михель в такую бурную ночь рушит в Шварцвальде ель, одно из его прежних бревен выскакивает из пазов судна, вода проникает внутрь, и корабль со всеми людьми идет ко дну. Вот предание о Голландце Михеле, — и правда: все зло в Шварцвальде пошло от него. Да! Он может сделать человека богатым! — таинственно добавил старик. — Но я бы ничего не согласился взять у него. Ни за что на свете не хотел бы я быть в шкуре толстого Эзехиэля или длинного Шлуркера, да и король танцев, говорят, тоже продался ему».

Пока старик рассказывал, буря утихла; девушки боязливо зажгли лампы и удалились, мужчины же положили Петеру Мунку мешок, набитый листьями, вместо подушки, уложили его на скамью возле печки и пожелали ему доброй ночи.