— Папа, ну что ты молчишь? Разве ты не видишь, что в этом доме происходят вопиющие вещи?! — Я попробовал потрясти папу за плечи, чтобы он пришёл в себя, но Бредик мне этого не позволил. Как будто это и в самом деле его папа, а не мой.
Отец глядел куда-то сквозь меня, и по лицу его блуждала рассеянная улыбка.
— Я понял! Они тебя напичкали какими-то таблетками! Они тебя отравили, и тебе отшибло память!
— Не говори ерунды, Половина, — с набитым ртом кинул мне Бредик. — Никто никого не травил. Папа к нам сразу таким попал.
— Каким это таким?
— С отшибленной памятью и готовностью стать полноценным членом семьи.
Братцы, а ведь точно. Все мои бывшие папаши ничуть не удивлялись таким драматическим переменам в своей жизни. Все как один принимали меня за собственного сына! Значит, у хитрого папатекаря всё изначально так было задумано… Какой же я беспросветный глупец! Попался на его удочку и сам того не понял.
До меня наконец-то стал доходить страшный смысл всего происходящего. То есть получается, что папы я лишился навсегда? Другими словами, я теперь навеки безотцовщина?
Словно прочитав мои мысли, тётя Зина погладила меня по голове и сказала:
— Ну ведь у тебя же теперь другой папа. Бредик говорил, что вы с ним чудесно ладите.
— Бредик врал! Мне другой папа не нужен — мне нужен только мой! — Я вдруг почувствовал, что силы меня покидают. Я уронил голову на руки и заплакал. Заревел белугой — по большей части от жалости к самому себе, а по меньшей — в надежде разжалобить Перекусихиных. Всё же они не звери.
Но я их недооценил. Тётя Зина вдруг посуровела и железным тоном сказала (я не раз его слышал в столовой, на большой перемене):
— Ну вот что, заканчивай свой концерт. Максима Ильича мы тебе всё равно не отдадим.
— Вы безжалостные люди.
— Нет, мы не безжалостные. Но господин Бенджамин нас предупредил: обратного хода у договора нет. Твой папа — уже не твой, он — Бредика. И с этим нам ничего не поделать. А если ты попытаешься своевольничать и самоуправствовать, то господин Бенджамин…
— Да чихать я хотел на вашего господина!
— Не шути с огнём, — предупредила Перекусихина.
— Ладно, я всё понял. Я пошёл, — сказал я, поднимаясь со стула. — Меня дома Железобетонов ждёт.
— Это кто? — оживился Бредик.
— Это мой новый папа. — С этими словами я вышел из негостеприимного дома Перекусихиных, на старого папу даже не взглянув.
Ничего, у меня ещё вся жизнь впереди, чтобы на него наглядеться.
Домой я успел вовремя — с минуты на минуту должна была звонить мама. Пока я шатался по городу, Железобетонов времени даром не терял. Он переоборудовал гостиную в спортивный зал: пол застелил матами, по стенам расставил турники, а к потолку повесил боксёрскую грушу. Я съел протеиновый обед (из чего он был приготовлен, я так и не понял) и заперся у себя в комнате, чтобы никто нам с мамой не мешал.
Зазвучали знакомые позывные скайпа, и я нажал на приём звонка.
— Привет, малыш! — сказала мама.
Она так буднично и ласково это сказала, что я опять чуть не разревелся.
— Привет, мам.
— А что такой грустный? С папой опять поссорились? Ты его не обижай! — Она рассмеялась и сделала глоток кофе из большого картонного стакана.
— Он сам кого хочешь обидит. — Я покосился на дверь. Из-за неё доносились какие-то стоны и вскрикивания. Как будто там кого-то убивали.
— Ну что у вас опять произошло? — насторожилась мама.
— Да нет, мамуль, всё нормально, ты только не переживай. Как там твои альбатросы? Все уже вылупились? — Я насильственно улыбнулся и помахал рукой конокраду. Вернее, Просперо Гонзалесу. Он, как всегда, жевал свой бутерброд и разглядывал мамин затылок. Папе бы это не понравилось, уж точно.
— Вылупились, — сказала мама. — Ты мне лучше расскажи, как дела в школе? Троек много нахватал?
— Что ты! У меня в последние дни сплошные пятёрки.
— Свежо предание, да верится с трудом. Надо мне Анне Емельяновне электронное письмо отправить, всё у неё разузнать.
— Лучше не надо, мам, — испугался я. Меньше всего мне хотелось, чтобы мама была в курсе моих прогулов.
— Почему это?
— Анечка у нас интернет-зависимая. Ей доктор категорически запретил выходить в сеть.
— Ну ладно, фантазёр. Позови папу — я по нему соскучилась.
— По нему, значит, соскучилась, а по мне — нет? — Я тянул время, яростно соображая, что делать дальше.
— По тебе я так соскучилась, что взяла бы тебя и съела! — рассмеялась мама, а Просперо Гонзалес поморщился. Он что, понимает по-русски?
— Папы нет, — сказал я.
— А где он? — очень удивилась мама.
— Он… э-э-э… — Надо было заранее придумать, где он. — Он в магазин пошёл — за сосисками! — выпалил я первое, что пришло в голову.
— Странно, папа же сосиски не ест.
— Это он для меня. Это я его попросил. Что-то так сосисочек захотелось!
— Хм… Ну ладно, мы его подождём. — Я видел по маминому лицу, что она мне не очень-то верит.
— Он в дальний магазин пошёл! А потом ещё прогуляться!
— Слушай, Витька, хватит сочинять. Что у вас там происходит?
И в этот момент, в этот самый неподходящий момент, дверь в мою комнату стала ломаться. Вернее, это Железобетонов принялся её ломать. Он что, ненормальный?