Детская история

Сам ребенок в тот первый год чувствовал себя в новой школе несчастным, хотя и здание, в котором она размещалась, и ее местоположение были превосходными — лучше и представить себе нельзя, идеальная школа мечты. Дом, в котором она размещалась, был небольшим и довольно запутанным, но зато светлым, как корабль или вилла на острове, при этом он находился на некотором удалении от городских построек, как бы на отдельной территории; сад, окружавший его, был достаточно обширен, предоставляя множество укромных уголков для его не слишком многочисленных обитателей, местами весь заросший и неухоженный, с какими-то пыльными ямами и большими клетками, в которых содержались куры или прочая домашняя живность, но кое-где вычищенный и прибранный, словно какой-нибудь усадебный парк — с экзотическими цветами, миниатюрным каменным бассейном, в котором плавают пестрые рыбки, и небольшой статуей, увитой той же растительностью, что покрывает собою фронтон; но самое удивительное в этой школе, располагавшейся в тупике, была ведущая к ней дорога: она отходила от оживленной трассы, по которой мчался поток машин, выезжавших из города, шла далее мимо нескольких магазинов и обычных невзрачных фасадов, после чего резко сужалась и одновременно начинала идти в гору, оставив позади себя асфальт и превратившись в настоящую грунтовую тропу, тянущуюся так до самой школы светло-каменистой, желто-глинистой, размытой дождем полоской между двумя рядами низких каменных стен, создающих впечатление ущелья, в котором и свет, и звуки совсем не те, что в миллионном городе, хотя при этом никакой сельский дух не примешивается к чистому представлению о нетронутом поле.

И тем не менее поначалу ребенка приходилось буквально пропихивать в калитку сада и тащить чуть ли не на аркане к зданию школы. Если взрослый не исчезал из виду, едва отряхнув с себя цепкие объятия, ребенок тут же давал задний ход, пытаясь поскорее протиснуться сквозь толчею у входа.

Те, кто ходили в эту школу, уже не были детьми единственного народа, это были дети города, из ближайшего квартала, самых разных родителей. Первые месяцы взрослый тоже воспринимал это заведение, в отличие от предыдущего, как бездушную фабрику. Этому в немалой степени — хотя данное учреждение представляло собой некую промежуточную ступень между детским садом и настоящей государственной школой — способствовало слепое зазубривание названий вне связи с обозначаемыми ими предметами, что воспринималось ребенком как заучивание сулящих беду, но притом совершенно непостижимых высочайших предписаний. И когда он потом, дома, стоя посреди комнаты, повторял заданные на следующий день сведения, касающиеся длины какой-нибудь реки или высоты какой-нибудь горы, мужчина всякий раз думал: вот это — не должно быть забыто и до скончания времен должно передаваться из уст в уста — предание о том, с каким застывшим ужасом в широко распахнутых глазах дети земли декламировали так называемые полезные сведения из сокровищницы знаний человечества.

Только к концу весны ребенок несколько пообвыкся в школе. Без всякого особого умысла, просто потому, что ему самому так хотелось, взрослый теплыми вечерами брал с собою ребенка на прогулку вокруг квартала, и тогда они непременно сворачивали на земляную дорожку. Теперь ребенок видит школу пустой, в сумерках. Иногда старая хмурая женщина, она же директриса, поливает там цветы, посыпает песком дорожки и кормит мелкую живность. Распускается плющ. Каменные стены, деревянные балки. На заднем плане, где-то в недрах города, завывающие сирены, возвещающие о том, что где-то случилась беда. Шуршание в темных кустах. Уже сонное перепархивание. Поблескивание камушков на дороге. «Побудем здесь еще чуть-чуть!»