Детская книга

Шестнадцатилетний Джулиан делил комнату для занятий с двумя другими учениками. Тому как новой шестерке никакого уединения не полагалось. Даже в уборной, где мальчикам приходилось стоять и сидеть над длинной открытой доской с отверстиями, разглядывая исподтишка или открыто интимные части чужих тел. Даже в спальне, где Том лежал в двух футах от мальчика по фамилии Ходжес и от мальчика по фамилии Меркел и от обоих несло тем запахом, вульгарным и едким, которым была пропитана вся школа. Ходжес спросил Тома, что ему больше нравится – самому трогать или когда его трогают. Том яростно покраснел и сказал, что ни то ни другое. Его, конечно, трогали. У Хантера была своя шайка, самые здоровенные громилы из команды по крикету. Они играли с новыми шестерками в особенную игру, вроде фантов, состоявшую в том, что шестерку испытывали на знание тонкостей школьного фольклора и срывали с нее одежду, один предмет за другим.

– Как называется придурок, который залупается перед обер-офицерами?

– Подсосыш, – ответил несчастный Том; это он знал.

Но они не отставали, пока не нашли что-то, чего он не знал, – например, что нельзя говорить «яичница с беконом», а надо «свинья и скорлупки», нельзя говорить «домашнее задание», а только «подтирка». А что ты должен делать, когда мы тебя бьем? Благодарить, потому что это для твоей пользы, иначе получишь еще сильнее. У Тома забрали трусы – еще до носков и ботинок, – и каждый из мучителей позабавился с ним по очереди. Кодекс чести в подобных заведениях всегда утверждает, что рассказать означает совершить подлость и навлечь на себя бесчестье. Том никому не рассказал. В школьном забеге по пересеченной местности он столкнулся с Джулианом и подумал, не поговорить ли с ним. Но, взглянув на Джулиана, Том понял: тот, во-первых, прекрасно знает, что происходит, а во-вторых, ожидает, как и все остальные, что Том стиснет зубы и будет бодро сносить все выпавшее на его долю.

* * *

В письмах домой Том сообщал, что осваивается на новом месте, что у него появился свой круг обязанностей – например, застилать постели обер-офицерам и бегать для них в школьный буфет. Том представлял себе туповатого маленького мальчика, не страдающего избытком воображения, и писал так, как, в его представлении, написал бы этот мальчик. Хамфри заметил в разговоре с Олив, что для мальчика, у которого отец и мать писатели, послания Тома чересчур скучны, но Олив ответила, что это лишь защитная окраска, так как, она уверена, в школе мальчиков не поощряют выражать свои чувства. В конце Том всегда приписывал: «Спасибо, мама, что присылаешь мою сказку. Для меня это очень важно».

* * *

Если учесть, что в доме было еще шестеро детей (ну и Хамфри, конечно), Олив чудовищно тосковала по сыну. Он имел какое-то отношение к ее способности сочинять хорошие истории – настоящие, а не халтурку ради денег, – и она нуждалась в нем. Не то чтобы он был аудиторией или музой, но в нем была жизнь сюжета. Олив неостановимо продолжала писать для него «Тома под землей». Олив надеялась, что его не обидит смена имени главного героя, который из Ланселина стал Томом. Имена героев – такая штука, над которой у писателя зачастую очень мало власти. Том-под-землей не мог бы ни говорить, ни действовать, не обретя правильного имени. Сюжет обретал самые разные восхитительные и пугающие повороты по мере того, как Том-под-землей спускался все глубже и глубже, идя вдоль стремительных подводных рек, по карнизам, под которыми зияли головокружительные черные воронки без видимого или даже слышимого дна: случайно сорвавшийся из-под ноги камушек падал туда без единого звука. Иногда путь пролегал по пещерам, освещенным настенной инкрустацией из драгоценных камней, которые неведомая рука извлекла из скалы и огранила. Иногда слышались звуки чужого присутствия: кто-то, шурша, пробегал мимо (возможно, крысы или какие-то зверьки покрупнее), скрипели колеса вагонеток в соседних штольнях, проходили караваны и отряды гномов и саламандр (Том прятался от них в расселинах, боясь темных чуждых лиц и острых грязных ногтей).

Время шло, туповатые посланьица от Тома продолжали приходить. Спасибо, Mater,[21] за фруктовый пирог, это просто нямка, обер-офицерам он очень понравился. Пришли, пожалуйста, еще пудинга с патокой, он нравится главному обер-офицеру. (И мне, если мне хоть что-то перепадает.) Вчера у нас был кросс по пересеченной местности, на равнинах, мы бежали вдоль ручья, где водится форель. Погода была дождливая, мы все промокли и выпачкались, но все равно приятно было выбраться на природу, и я пробежал неплохо и пришел третьим. Я стараюсь совершенствовать свою игру в регби и заработал в качестве призов кучу синяков. Фосетт-старший говорит, что я неплохо бегаю, но у меня полностью отсутствуют тактические способности. Я должен их развивать. Спасибо, что присылаешь сказку. Она для меня очень важна. Твой любящий сын Том.

* * *