Детская книга

В доме Кейнов, внутри Музея, но вдали от строительного грохота, скрежета, пыли Имогена, кажется, действительно освоилась и стала немного бодрее и нормальнее. У нее обнаружился неожиданный талант к архитектурным эскизам, она сделала несколько шелковых розовых бутонов и незабудок для украшения найденной Флоренцией простенькой шляпки и по собственной инициативе принялась перешивать одежду, чтобы больше походить на студентку Школы искусств. В доме Фладдов дела обстояли не так радужно. После отъезда сестры Помона вновь стала ходить во сне. Пару раз она оказывалась в спальне Филипа, один раз – голая, прикрытая лишь чересчур длинными, чуть сальными золотыми прядями. Филип и Элси говорили об этом. Элси считала, что Помона притворяется. Элси сказала Филипу, что Помона вешается ему на шею – в буквальном смысле, – потому что он единственный молодой мужчина в окрестностях. Элси назвала Помону истеричкой и притворщицей. Филип ответил, что нет, она не притворяется, а крепко спит, он это чувствует по тому, как она его трогает. Он хотел признаться Элси, что холодная обнаженная плоть Помоны, прижимаясь к нему, волнует и возбуждает, – в конце концов, он всего лишь человек. Но подумал: да, у Помоны аппетитная сливочно-белая кожа, крепкие маленькие груди и мягкие бледно-розовые соски, но она спит настолько глубоко, что становится какой-то инертной, словно кусок мяса, почти мертвой. Элси не рассказала Филипу о странном разговоре с Имогеной в день ее отъезда. Разговор был такой невероятный, что теперь Элси спрашивала себя, не выдумала ли его. Имогена тепло обняла ее, что само по себе было необычно: до того она никогда не обнимала Элси, держала ее на расстоянии вытянутой руки в прямом и переносном смысле. Имогена сказала Элси, что должна с ней поговорить. И утащила ее в кухню под предлогом проверки домашних запасов.

– Если он тебя попросит… позировать… натурщицей, не соглашайся. То есть позировать голой, даже если ты ничего не имеешь против. Не надо. Ты поняла?

– Да, – ответила Элси, чувствуя, из духа противоречия, что разденется, если сочтет нужным. Хотя если бы десять минут назад ее спросили, согласится ли она позировать художнику голой, она бы расхохоталась в лицо спросившему и ответила: «Никогда в жизни».

* * *

В семьях Уэллвудов жизнь текла менее счастливо и более бурно, чем в доме Кейнов. Сын и дочь Бэзила Уэллвуда были оба недовольны будущим, которое выбрали для них родители. Чарльз, он же Карл, учился в Итоне с умеренным успехом, а в каникулы тайно посещал собрания Социал-демократической федерации вместе с Иоахимом Зюскиндом и с Зюскиндом же ходил на заседания Фабианского общества, где произносил речи его дядя. Фабианское общество тоже переживало неспокойные времена – оно раскололось на «империалистов», поддерживавших британскую армию в Бурской войне и верящих в насаждение британской демократии по всему миру, и «социалистов газа и воды», считающих, что надо сосредоточить свои усилия внутри страны, добиваясь общественного владения и управления коммунальным хозяйством и землей. Фабианцы поставили на голосование резолюцию, выражавшую «глубокое возмущение успехом чудовищного заговора… приведшего к нынешней легкомысленной и непростительной войне». Резолюцию провалили с очень небольшим перевесом в числе голосов. Сидней Оливье, хоть и был высокопоставленным чиновником Министерства по делам колоний, возмущался этой войной; в 1899 году, в ночь Гая Фокса, его шальные дочери сожгли чучело Джозефа Чемберлена. Уэббы считали войну прискорбной и «вульгарной». Джордж Бернард Шоу считал, что фабианцы должны «сидеть на заборе», ожидая, пока война не будет выиграна, а затем потребовать национализации шахт Рэнда и хороших условий труда для шахтеров. В ноябре состоялось еще одно голосование, в котором победили империалисты. Вслед за этим несколько человек покинули ряды фабианцев, в том числе Рамсей Макдональд, директор Королевского колледжа искусств Уолтер Крейн и Эммелина Панкхерст, возглавлявшая кампанию за права женщин.

Иоахима и Чарльза – Карла это будоражило. Чарльз хотел пойти учиться в новую Лондонскую школу экономики, которой пошел шестой год. Бэзил Уэллвуд, который сам не ходил в университет, хотел, чтобы его сын отправился в Оксфорд или Кембридж, и настаивал, чтобы сын сдал экзамены. Чарльз попросил хотя бы отсрочки, чтобы определиться. Он хотел попутешествовать, увидеть мир. И еще он думал, хотя и не говорил, что сможет вместе с Иоахимом побывать в гостях у немецких социалистов. Английским джентльменам пристало путешествовать. Бэзил попросил только, чтобы Чарльз до отъезда обеспечил себе место в Кембридже. Чарльз согласился сдавать кембриджский экзамен на стипендию в декабре 1900 года. Он вернулся в Итон и учился ровно столько, сколько было необходимо.