Детская книга

Гризельде уже угрожал сезон балов, когда ее должны были начать вывозить как дебютантку. Ей и Дороти в 1900 году было по шестнадцать лет, и они учились – медленней и беспорядочней, чем если бы были мальчиками, – чтобы получить аттестат об окончании школы и сдать экзамены, дающие право на поступление в университет. Катарина уже устраивала для Гризельды небольшие балы с избранными молодыми людьми, арфой и пианино, фруктовым пуншем и салатом из омаров. Гризельда умоляла Дороти ходить на эти балы.

– Меня парализует от застенчивости; если ты придешь, мы сможем смотреть на все это со стороны, улыбаться друг другу; я хотя бы буду не одна.

Дороти сказала, что танцы не входят в ее планы на будущее. Но время от времени ходила на балы из сочувствия к подруге. Гризельда была слишком бесцветной, чтобы считаться красавицей, но ее хрупкая внешность поражала. Дороти была ее полной противоположностью – темноволосая, златокожая, гибкая и сильная от постоянной беготни по лесам. Дороти сказала Гризельде, что у нее нет бального платья. Гризельда отдала ей два своих – шелковое цвета слоновой кости и темно-розовое шифоновое. Виолетта их подогнала. Дороти, сверля Виолетту злобным взглядом, настояла, чтобы та убрала с платьев почти все рюшечки и бантики. От этого силуэт Дороти стал обтекаемым, фигура приобрела приятные очертания. Мальчики сжимали ее талию потными ладонями и говорили об охоте и танцах. Дороти заговаривала о войне, но получала отпор. У нее появилась неприятная фантазия о том, как она вскрывает в анатомическом театре наиболее неуклюжих и прыщавых партнеров по танцам. Если она говорила, что собирается быть доктором, они отвечали что-нибудь вроде: «Моя сестра ходила на курсы для сиделок, пока не родила». Они, кажется, думали, что она плохо представляет себе профессию врача. На самом деле это они плохо представляли себе Дороти.

Гризельда спросила, была ли Дороти когда-нибудь влюблена. Нет, ответила Дороти, как ни странно, не была, хотя должна бы, – кажется, все уже были в кого-нибудь влюблены. Гризельда сказала: ей иногда кажется, что она любит одного человека. Дороти удивилась и слегка рассердилась. Из них двоих умной была она. Если Гризельда была в кого-то влюблена, Дороти должна была сама это увидеть.

– Я его знаю? – спросила она, стараясь, чтобы голос звучал небрежно.

– О да, знаешь. Не догадываешься?

Дороти мысленно перебрала мальчишек с танцев. Гризельда с ними всеми обходилась одинаково: вела светские беседы, элегантно танцевала, не флиртовала и не шутила.

– Нет, не догадываюсь. Я в шоке. Скажи.

– Ты должна была заметить. Я люблю Тоби Юлгрива. Да, я знаю, что это безнадежно. Но когда я его вижу, со мной творится всякое. Я хожу на его лекции только для того, чтобы услышать его голос… ну, не только – он рассказывает удивительные вещи, – но, когда я слышу его голос, у меня сердце подпрыгивает.

– Он старый, – отрезала Дороти. Она сказала это даже с какой-то злостью, чтобы не выпалить: «Он влюблен в мою мать».

– Я знаю, – мрачно ответила Гризельда. – Это все совершенно неуместно.

И глубокомысленно добавила:

– На самом деле не важно, сколько ему лет, потому что в нашем возрасте мы не можем встретить своего мужчину, это была бы катастрофа, потому что не вовремя. А раз это все равно безнадежно, ему может быть сколько угодно лет. Даже столько, сколько есть.

– Гризель, по-моему, ты надо мной издеваешься.

– Нет, нет. Во мне есть какой-то разумный кусочек, который знает, что я просто пользуюсь своим возлюбленным Тоби, чтобы научиться быть влюбленной, в безопасных условиях, если можно так выразиться. И еще есть неразумный кусочек, который при виде его весь ахает и чуть не падает в обморок. Разве с тобой такого никогда не бывает?

– Нет, – сурово и правдиво ответила Дороти.

Девочки непонятно отчего вдруг расхохотались. И смеялись до упаду.

* * *