Детская книга

– А, вот и ты, – произнес Бенедикт Фладд. – А мы тут любовались твоей работой. Тем, что ты сделал.

– Извините, – сказал Филип. – Это моя сестра Элси, из Берслема. Она меня искала и нашла. Она пришла пешком. Шла всю дорогу из Берслема.

Собравшиеся осмотрели Элси. Шляпа Олив, с широченными полями, черная, украшенная алыми бантами и фруктами, повергла Элси в трепет. «Невероятно», – произнесла Олив. «Правда?» – сказала Серафита. Фрэнк Моллет заметил, что девушка сейчас упадет в обморок от усталости, что ее нужно усадить и дать ей чаю или, может быть, стакан воды. Доббин притащил стул и поставил у задней двери. Элси рухнула на стул. Все продолжали пялиться на нее. Серафита рассеянно налила чашку чаю, и Доббин вручил ее Элси. Элси вернула чай обратно: у нее слишком сильно дрожали руки, и она не могла держать чашку изящно, как полагалось в обществе.

Всем почему-то стало ясно, что Серафита понятия не имеет, что делать, и ничего не предложит.

Оставались Олив как взрослая женщина и Фрэнк Моллет как священник. Фрэнк переговорил с Олив, и они согласились, что нужно предоставить мисс Уоррен место для отдыха и, может быть, одолжить ей на время чистую одежду. Олив склонилась над Элси и сказала: как странно присутствовать при обнаружении двух беглецов из одной и той же семьи. Олив думала о том, какой замечательный получится сюжет: история девочки, которая прошла пешком половину Англии, чтобы найти своего брата. Олив улыбнулась Элси, продолжая ее внимательно разглядывать. Элси потом сказала Филипу, что в женщине со шляпой есть что-то ведьминское. Олив была счастлива заполучить такой сюжет, но где-то в глубине шевельнулась память о ее собственном бегстве от убогой жизни на севере. Филип не собирался объявлять этой толпе, что его мать умерла, и Олив не могла знать, что у нее в молодости и у этой девочки есть что-то общее. Но почувствовала это, почувствовала что-то такое, о чем не желала говорить.

* * *

По замыслу Геранта организовали выставку новых горшков и пары вариантов новых изразцов работы Филипа. Фладд позвал Филипа поговорить с Проспером Кейном о глазурях, о том, как Филип создает рисунки: на основе флоры Дандженесса, крамбе и ламинарии, комаров-долгоножек, фенхеля. Проспер со знанием дела говорил о глазурях, похвалил стальной сине-зеленый цвет и яркие розовато-белые крылья на густо-красном фоне. Хамфри сказал, как все и надеялись, что на этих изразцах можно сделать состояние, если их правильно продвигать на рынке. Он бывал в галерее братьев Мартин на Браунлоу-стрит. Нечто в этом роде может помочь и мастерской Фладда. Герант сказал:

– В Рае куча мелких лавочек, там выставляются всякие поделки. Для такой прекрасной работы нужен особый магазин, гораздо лучше.

Хамфри сказал, что Герант правильно думает. Он тоже горшечник? Герант ответил, что нет, он хотел бы работать в банке или что-нибудь в этом роде, такая жизнь ему по душе. Хамфри улыбнулся. Он только что помирился с братом Бэзилом, который, как оказалось, послушался его предостережений насчет банка Барнато и кафрских акций. Действительно, многие друзья Бэзила разорились или покончили с собой, а Бэзил теперь хотел выразить свою благодарность Хамфри и предложил полностью оплатить обучение Тома в частной школе. Хамфри посоветовал Геранту спросить совета у его брата, банкира. Он вызвался взять Геранта с собой и представить его Бэзилу, когда они оба окажутся в городе. Бэзил даст им совет, а может быть, и место найдет со временем. Герант покраснел и поблагодарил.

Том сказал Джулиану, что следующим летом будет держать экзамены в Марло. Раньше по всему выходило, что ему туда не попасть, но теперь родители ищут репетиторов или подготовительный колледж. Сам Том вовсе не был уверен, что хочет этого. Джулиан посмотрел на Тома и подумал, что сроду не видал такого красивого мальчика. Том понравится в Марло. Но вряд ли Тому в Марло понравится. Джулиан думал, что сам запросто, запросто может влюбиться в Тома. Но вслух он лишь небрежно заметил, что Марло не такая уж плохая школа. Правда, неплохая.

* * *

Проспер Кейн сказал, что горшки – работа мастера, причем мастера в расцвете творческих сил. Он восхитился павлиньим блюдом, по которому были разбросаны золотые и серебряные яблоки, и сказал, что обязательно должен купить его – для Музея, если сможет оторвать от сердца, и для себя в любом случае. Олив взяла в руки небольшой красный сосуд – полугоршок-полускульптуру, фигуру скрюченного черного демона с хвостом и тупыми рожками, поддерживающего чашу цвета пламени, с выгнутыми краями, которая была одновременно огнем и котлом.

– Этого вы мне просто обязаны отдать, – сказала она Фладду. – У него такое коварное лицо, он словно задумал какую-то гадость.

– Слепая удача обжига, – сказал Фладд. – Вон там стоит такой же, но у него лицо не проступило из глазури. У вас хороший глаз.

Он галантно склонился к руке Олив. Велел Филипу завернуть сосуд, но Олив не хотела выпускать его из рук и все вертела на свету у окна.

* * *