Детская книга

Василий Иванович тоже расспрашивал про Иной Мир, но интересовало его совсем другое — не любовь и наряды, а землеустроение, то есть политическая система.

— А какая у вас на Небе власть? Кто над душами властвовать поставлен? Ангелы, над ними архангелы, а над архангелами апостолы святые?

— Вроде того, — отвечал Ластик, плохо представлявший себе небесную иерархию.

— И сверху, надо всеми, Господь Бог Саваоф с Иисусом Христом?

— Нет, Бог он отдельно, а у нас правит главный архангел, его Президентом зовут.

— Ишь ты, у нас про такого и не слыхивали, — подивился боярин. — Его, архангела Президента, Бог назначает?

— Нет, его выбирают граждане, ну, то есть райские жители.

— Как Бориску Годунова, что ли? — Шуйский неодобрительно покачал головой. — Пустое это дело, когда все жительствующие правителя выбирают. Тут кто громче орет, да побольше вина выкатит, того и крикнут на царство. Неосновательно у вас устроено.

Подумал немножко, и вдруг ликом просветлел — видно, обнаружил для себя в загробной жизни некие перспективы.

— А есть ли ангелы, которые побогаче остальных? Ну, там нектару у них запасец или амброзии поднакоплено? — хитро прищурился правым глазом боярин.

— Есть, конечно, — честно признался Ластик. — Только богатые, они не ангелы.

— Ну неважно, пускай души блаженные.

Известие это Василия Ивановича явно обрадовало. И к выводу он пришел такому же, что Соломка, только опять-таки на свой манер:

— Значит, и в раю жить можно, ежели с умом.

Но тут же затревожился:

— А что у вас там про Ад сказывают?

— Ничего.

— Совсем ничего. Поня-атно, — протянул Шуйский по своему обыкновению, и чело на время омрачилось, но не сказать, чтобы очень надолго.

Довольно скоро опять разгладилось, в уголках рта появилась улыбка. Наверное, скумекал, как от Ада отмажется. А может, подумал про что другое.

О чем размышляет боярин, Ластик никогда не знал — очень уж хитрого, скрытного ума был человек.

Может, оттого это, что он, по словам Соломки, много страсти претерпел? Ластик тогда еще в старорусском не очень поднаторел и удивился — князь вовсе не казался ему человеком страстным. Но оказалось, что страсти — это опасности, испытания. Царь Иван Грозный любил бояр пугать. Кого казнит, кого в тюрьму посадит, кого по миру пустит. Не миновала горькая чаша и Шуйских. Побывал Василий Иванович и в опале, и в темнице, где готовился принять лютую смерть, да сжалился Господь. «Кто при Грозном Государе состоял, они все по гроб жизни напуганные, — объяснила княжна. — Не живут, а дрожат, не говорят, а шепчут. Глаз-то один у батюшки завсегда прикрыт, видел? Это он себе нарочно воли не дает. Однажды сказал мне: мол, поднимусь на самый верх, тогда буду на мир двумя глазами глядеть, в оба, а пока погожу».

Однажды, еще в самом начале, сел Ластик с хозяином в шахматы играть. У папы выигрывал запросто, был уверен, что и этого средневекового обитателя, не слыхавшего про гамбиты и этюды, обставит в два счета. Но Василий Иванович поставил ему мат, причем всего лишь на двенадцатом ходе.

Сыграли еще — на десятом ходе Ластик прозевал ферзя и был вынужден сдаться.

И тогда, задетый за живое, он сделал ужасную глупость — прибег к помощи унибука. Шахматная программа в нем, конечно, имелась. Достаточно было шепнуть в сгиб страниц «шахматы», и на экране появилось клетчатое поле. Научившись им управлять, Ластик, конечно же, разгромил боярина в пух и прах. Начали играть по-новой. Вдруг, внезапно приподнявшись, Василий Иванович подглядел в книгу, хоть «ангел» и держал ее вертикально.

Глаза Шуйского блеснули, а Ластик помертвел, проклиная свой идиотизм. Хуже всего было то, что князь ни о чем не спросил.

В ту же ночь, косясь на дверь, Ластик спрятал унибук в печь, которую с наступлением тепла уже не топили. Да если случайно и зажгут, нестрашно — компьютер профессора Ван Дорна в огне не горел.

Назавтра князь заглянул опять. Поговорил о том, о сем и как бы между делом спросил, где «ангельская книга» про земномерие и иные премудрости?

— В обрат на Небо изъяли, — ответил Ластик. — Во мне боле не надобна, аз уже гораздо разумею человеческой речи.

Посверлил его боярин своим выпученным глазом, но объяснением вроде бы удовлетворился.

А Ластик твердо решил: без крайней нужды унибуком больше пользоваться не станет. Взбредет в голову Шуйскому, что премудрая «ангельская книга» ему пригодится, и выкрадет, миндальничать не станет. Тогда всё, пиши пропало. Останешься в семнадцатом веке до самой смерти.

Рано или поздно «Ерастиилу» позволят выйти за ворота. Тогда надо будет взять с собой унибук, чтобы поискать подходящую хронодыру. Хорошо бы, чтоб вела в двадцатый век, когда дом на Солянке уже был построен. А дальше просто — через стеклянный квадрат к мистеру Ван Дорну. «Ваше задание, профессор, выполнено. Можно приступать к спасению человечества».

Вот о чем размышлял пресветлый Ерастиил майя 15 дня, ковыряя ложкой высококалорийное коливо.