— Н-не дурак… н-не помиримся… Мамааааа… я его больше ни-ик! — когда не увижу… мамочкааа!.. — заходилась Геля, цепляясь за Алтын Фархатовну. От мамы успокаивающе пахло горьковатыми лилиями, мятой и немножко котлетками.
— Он — что? Он уехал? — баюкая Гелю, тихонько спрашивала Алтын Фархатовна. — Ну-ну… Есть же интернет, скайп, телефон в конце концов… Не каменный век, котенок, все образуется, все будет хорошо…
— Ну, я пойду? — заискивающим тоном произнес папа. — Никак не могу дозвониться Эрасту. Наверное, в Третьяковке не ловит…
— Стоп! — вскинулась мама. — А что это вдруг Ластика понесло в Третьяковку?
Ластик — это была школьная кличка братца, в общем, долго объяснять, но папа ужасно не любил, когда мама так называла Эраську.
— Эраст, — с нажимом произнес он, — сопровождает нашего гостя, профессора Ван Дорна.
— Какого еще Ван Дорна? — Мама нахмурилась, но при этом ласково сжала Геле плечо — мол, я не забыла о твоем беспримерном горе, ребенок, сейчас быстренько разберусь с входящими и продолжу тебя утешать.
— Представляешь, — жизнерадостно начал Николас Александрович, — к нам сегодня приехал родственник, правда, очень дальний. И он занимается историей нашего рода! Но, к сожалению, меня срочно вызвали в контору… Важный клиент… Ну, ты знаешь, как это бывает, — доверительно обратился он к маме, а Геля даже забыла плакать, так стало его жалко. Конечно, мама прекрасно знает, как это бывает. А вот у папиной конторы не было клиентов — ни важных, ни каких — уже и не вспомнить сколько. — Я вынужден был отлучиться, но попросил Эраста занять господина Ван Дорна, показать ему Москву, сводить в Третьяковку…
— Ты хочешь сказать, — спросила мама, — что отпустил Ластика с каким-то чужим дядькой, первым встречным, неизвестно куда, и теперь у ребенка не отвечает мобила?
От «мобилы» папа слегка скривился, но под взбешенным маминым взглядом углубляться в лингвистические тонкости не стал, а стал, наоборот, оправдываться.
— Почему же с первым встречным? Я же тебе говорю — Ван Дорн. Наш родственник, из Голландии, — и, подумав, уточнил: — Двенадцатиюродный.
Тут и Геля навострила уши. Еще один двенадцатиюродный? Интересненько. Чего они вдруг все повылезли, как тропические черви в сезон дождей?
Мама глубоко вдохнула, собираясь, как видно, сказать папе все, что она думает о нем, о голландском родственнике в частности и о родственных связях в целом, однако выдохнула только одно слово:
— Звони.
Но, поскольку папа стоял столбом, воздух маме все же пригодился.
— Ника! Не тормози, звони Ластику! — взорвалась Алтын Фархатовна. — Если не ответит — будем искать… у меня есть один знакомый фээсбэшник… где же… Прости, котенок, — мама быстро поцеловала Гелю, вскочила, схватила свою сумочку, высыпала содержимое прямо на рояль и стала лихорадочно копаться в каких-то бумажках.
Папин же телефон был очень громкий. Даже Геля услышала «…абонент временно недоступен» и снова приготовилась плакать. Но уже по другому поводу. Неужели Эраську взаправду украли? Уж она-то знает, как это ужасно!
Мама тоже услышала. Втянула воздух носом, чтобы погасить истерику. И стала набирать чей-то номер, сверяясь с бумажкой из сумки.
Папа побледнел. Геля всхлипнула. И в этот момент в замке заскрежетал ключ.
Мама достигла передней в три прыжка, как маленькая львица, и пойманная лань, то есть ничего не подозревающий Эраська, через мгновение уже бился у нее в лапах. То есть, в объятиях.
— Мам! Ну мам! Ну, эй, ты что?
— Сам ты эй, — тихо сказала мама, сжимая Эраську еще крепче.
— А где же профессор Ван Дорн? — спросил папа, оглядывая сына со всех сторон, словно тот мог спрятать этого двенадцатиюродного за спину, как котенка.
И тут Эраська понес какую-то ересь — профессору-де позвонили, у него что-то случилось, был вынужден срочно вернуться на родину, приносит извинения, обязательно появится вновь.
Ну ладно — мама. Ей было не до профессора, она радовалась, что Эраську не украли и не продали куда-нибудь на табачную плантацию. Но папа-то слушал эту фигню, кивал, как зайчик, и всему верил. Хотя очевидно же, что Эраська врет! Вон, глазом косит и уши красные.
Вообще, брат выглядел странно. Худой и длинный, будто подрос. Правда, Геля его не видела три месяца. Может, просто забыла?
— А чего Гелька опять ревела? — Братец, видимо, устал врать и решил переменить тему. — Пятерку с минусом получила? Или инет отрубили на два часа? Плакса несчастная!
— Эраст! Ты же джентльмен, разве можно так говорить о сестре? — с упреком сказал папа.
— Не-а, пап. Это ты у нас джентльмен, — печально вздохнул Эраська, — а я — нормальный человек…
Мама отвесила Эраське подзатыльник, а Геля подошла и погладила папу по руке. Вот не везет сегодня папке, не его день.
— Мам, но она же плакса и есть! — не сдавался Эраська. — Она же ревет чаще, чем чихает!
— Сейчас ты у меня заревешь! — пригрозила мама, но было видно, что она не очень-то злится. — Ладно, мойте руки, буду вас всех кормить.
Геля показала Эраське язык. Эраська скорчил рожу, оскалился так, что сверкнули его дурацкие брекеты. Подумаешь, лев кривозубый, ха.