Все это время совершенно не было никакой возможности писать, к тому же не было ни бумаги, ни места, ни чем писать.
А сегодня вдруг сразу нашлось все (тетрадочку мне подарил один боец, перо попросила в штабе, где я служу, ну а чернила легко сделала из карандаша, ручку из обыкновенной палки). Живем мы сейчас в доме-общежитии, пиши на здоровье.
Я настолько привыкла писать сюда, что все это время страшно переживала, что не было возможности делиться с тобой - мое немое создание! Начала писать еще с 5-го класса, но тот дневник теперь потерян для меня навсегда. Я его брала с собой даже в окоп, возможно, его кто-то читал? Что ж, там мои школьные девичьи воспоминания, жаль, что он потерян. Да что дневник? Вот потерян навсегда самый дорогой человек - отец! Снова и снова наплывают воспоминания о Папе, каждый день, каждый час, каждую минуту. С Папой было хорошо, с ним мы были все вместе и в родном гнезде. Куда теперь нас разбросает судьба?
Так и сидели мы в окопе до тех пор, пока не погиб наш дорогой Папочка. Его убил немец-снайпер.
Помню, как полтора месяца тому назад, вечер 26 сентября был очень тихий, светила полная луна, ни ветерка, ни тучки, ни единственного выстрела. Пришел Папа и сказал: «А ну вылазьте все из окопа и подышите воздухом», а сам взял на руки свою любимицу Лиду, т. к. она меньше всех, ей 6 лет. Мы все расселись около него. В тот вечер Папа был почему-то такой задумчивый, казалось, что глаза его смотрели куда-то в одну точку, на Волгу, в них даже было видно отражение «золотой» лунной дорожки на воде. Папа говорил, что все мы уже большие (кроме Лиды), все ему станем помогать, что скоро погоним немцев и мы снова еще раз построим себе дом, выстроим его еще лучше и еще больше. Вспоминали, где кто побывал, Папа впервые улыбнулся за этот вечер и сказал, что я больше всех остальных уже побывала в других городах. Так приятно было сидеть рядом с Папой, с ним как-то не так страшна была война. Затем он проводил нас всех спать в окоп, а сам еще долго что-то делал сверху по устройству нашего окопа.
А 27 сентября рано утром Папа разбудил нас. На улице было так тихо, ярко светило сентябрьское солнце, вода блестела и, казалось, застыла на месте, как залитое стекло-зеркало, казалось, что все кончилось и нет больше войны.
Папа, как и всегда по утрам, приготовлялся идти развести костер, чтобы сварить манной каши. В это время прибежали два Вити и впервые нарушили эту мертвую тишину, перекинувшись несколькими короткими фразами. Витя и «Пачик» ушли. А Папа в это время открыл крышку окопа и крикнул соседу: «Шура, выходи, вы жив...» - на этом недосказанном слове и оборвалась его жизнь. Раздался выстрел, а скорее какой-то щелчок - и Папа стал медленно оседать на ступеньки окопа. Все это произошло в какой-то миг и было как далекий сон, я все слышала сквозь утреннюю дрему, а когда раздался щелчок-выстрел, я открыла глаза, и первое, что я увидела, - оседающего, беспомощного и всего в крови Папу. Мама стояла как завороженная в этот момент и смотрела на него, неспособная двинуться с места. Я подбежала к нему первая, т. к. сидела крайняя в окопе, рядом с Мамой. Но было уже поздно, Папа был мертв, хотя пульс и сердце еще бились, а кровь лилась «ключом» из его правого виска, я попробовала пальцем приостановить кровь, но мой палец легко прошел в это отверстие и кровь лилась, лилась, лилась...
Кокетливые береты, губная помада... Уже первый военный ноябрь - а они ещё снимаются в фотоателье на память, по мирной привычке... Аня (вторая справа) ещё не начала вести дневник, а Сталинград ещё не стал пеклом, рубежом и подвигом. Всё только впереди.
Фото из фондов музея-заповедника «Сталинградская битва».