Детская комната

– Она была у нее с момента ареста. Накануне у ее сестры был день рождения. Малышка попросила в подарок конфеты, и отец раздобыл их у одного кондитера, который хранил их на складе еще с довоенной поры. Пакетик малиновых конфет, завернутых в розовую бумагу. Когда на рассвете пришло гестапо, малышка сунула свою последнюю конфетку в карман Лизетте. Конфета была с Лизеттой во Френе, в Роменвиле, в поезде до Фюрстенберга, здесь, в Равенсбрюке, хранилась в маленьком мешочке.

– Ты мне ее покажешь?

Мила трясет головой:

– Я очень хотела есть, я ее съела.

В ожидании работы в Betrieb Мила каждый день идет за колонной, следующей разгружать вагоны с награбленным. Несмотря на трехкратный обыск, она приносит оттуда лекарства, которые зарывала по мере того, как прибывали поезда. Среди них аспирин, ампулы с кардиозолом, которые не смогли спасти Лизетту, но которые ждут в Revier больные чахоткой: один кусочек сахара уже совершил чудо. Выживать – это коллективная работа. Она засовывает ампулы в носки, таблетки в трусы и в зашиваемую и распарываемую подшивку платья. Каждое утро она распарывает, каждый вечер переделывает работу, стежок за стежком, когда надзирательница отводит взгляд, используя каждую секунду, сто раз укалывая пальцы. Мила черпает смелость от эсэсовского пса, того пса, который ее не укусил, после чего все становится возможным, включая тайную доставку лекарств в лагерь. А на день рождения Жоржетты Мила находит в одном ящике издание «Сида» на французском языке. Она отрывает твердую обложку, разрывает текст на две части и делает из них две чаши в ботинках. У нее в носках спрятаны укрепляющие ампулы, в ботинках – книга, под платьем – рубашка, украденная с чешского склада, в кишечнике – жемчужины, в матке – ребенок; за все это можно умереть пять раз, и пять раз она этого избегает, но все же прихрамывает, едва поднимая ноги, боясь потерять свои ботинки, набитые до краев текстом Корнеля. Она возвращается, выжив пять раз. Проходя мимо озера, Мила ищет взглядом паутинку, дрожащую на солнце между стеблями ириса, находит ее нетронутой и радуется этому. Вечером задувают зажженные вместо свечей веревочки: Жоржетте пятьдесят семь лет. Девушки, работающие на «Siemens», дарят ей четки из электрических деталей кораллового цвета и крест из латуни, Тереза – вышитый носовой платок, Мила – «Сида», который Жоржетта сразу же открывает:

Эльвира, твой рассказ звучит нелицемерно?
Все, что сказал отец, ты изложила верно?[43]

И в завершение всего француженки плюс Тереза, четырнадцать пар рук, отстукивают по полу кончиками пальцев ритм песни «La Java bleue»[44] – легкий шум, почти треск, накануне они репетировали и теперь очень стараются. Всплывает лицо Фреэль[45], представляющее образы лета 1939 года, того года, когда появилась эта песня, которая так близка и так далека одновременно. И они играют веселый вальс тем, что имеют, тем, что у них осталось и что они с таким трудом сохранили к празднику, – своими ногтями. Они дарят Жоржетте концерт на ногтях на глазах у Stubowa, молча стоящей в глубине барака.