Детская комната

Каждый день в Revier прибывают новые больные – одурманенные и в горячке. Они дрожат, страдая светобоязнью, прячут глаза от света, от солнца, от электрических ламп, они закрывают лицо, опуская на него волосы или задрав рубашку, их тела покрыты красными пятнами. Их голоса корчатся в кратком, пронзительном бреде, который поглощают одежда и ткань простыней, под которыми скрыты их фигуры и которые они запихивают в рот, чтобы заглушить этот бред, потом, задыхаясь, они выплевывают ткань с кашлем, похожим на скрежет наждачной бумаги. Вдруг они скрючиваются, как паук под каблуком. Одна полька постоянно зовет мать, Мила узнает звуки, которым ее научила Тереза. «Mama, mama, gdzie jesteś? – Мама, где ты?» Теперь полька идет в Waschraum, вытянув одну руку вперед, а второй прикрывает глаза от света. «Mama», – она натыкается на нары, врезается в стену, до тех пор пока Мила ее не помогает. К счастью, в бараке нет эсэсовцев. «Mama, gdzie jesteś?» Мила спрашивает у Дарьи, чешской медсестры: «Чем больна эта женщина?» Дарья отвечает: «Flecktyphus[89]». Дарья указывает пальцем на одни нары: «Flecktyphus». На другие: «Flecktyphus». На женщину, лежащую на полу: «Flecktyphus». Еще на одну, напротив: «Flecktyphus». Два этажа нар и труп, который она только что накрыла. «Flecktyphus, alles Flecktyphus».

В коридоре медсестра, принимавшая роды у Милы, бьет по рукам женщину, которая в кровь расцарапывает себя. Медсестра достает из кармана кусок веревки и связывает запястья молоденькой девушке, которая отрешенно сидит с полузакрытыми глазами и даже не сопротивляется, бьет по пальцам другую, которая скребет себе локти. «Kratz dich nicht, du Dummkopf!»[90] Спокойно и решительно медсестра ходит от женщины к женщине, бьет по рукам всех, кто пытается сорвать корочки, расчесывает кожу. «Kratz dich nicht!» Заметив Милу, которая стучится в Kinderzimmer, медсестра идет прямиком к ней и, пригвоздив взглядом, говорит: «Du auch nicht, horst du?»[91] Дверь открывает Сабина. Мила смотрит вслед уходящей немке.

Сабина впускает Милу в комнату и говорит: «Повсюду тиф. Ни в коем случае не дотрагивайся до укусов вшей, их экскременты попадают под ногти, а потом инфицируют раны. И тогда бактерии, которые переносят насекомые, размножаются в ране, питаются ею и пожирают тебя. Женщины, которые чешутся там, в коридоре, которые еще переносят свет, пока не заражены, возможно, у них грипп или дизентерия, но еще не тиф, их еще можно спасти. Немецкая медсестра бьет их из лучших побуждений».

Следует избегать вшивых женщин, как, например, ту русскую, чья шевелюра и декольте кишат насекомыми, а она их даже не ловит. В сторону таких заключенные плюют и выказывают презрение. Каждая на своем языке: odpychający, nechutný, dégueulasse, отвратительно, modbydelig, undorító. Каждый день приток новых заключенных, вши кишат в нескончаемом человеческом мясе. Вши сосут кровь у мертвых в Revier, они гроздьями висят под мышками еще теплых трупов.

Сабина говорит, что у детей тоже есть вши. Она приспускает ползунки Саши-Джеймса. Саша начал стареть, Мила замечает медленное истощение, как у Джеймса, и вместо того, чтобы смотреть на его увядающее лицо, она смотрит на тонкие, но пока еще почти не тронутые голодом, едва желтые ноги – они еще держатся; на бедре маленькая красная дырочка. Сабина говорит: «К счастью, он не может почесать свою рану, она расположена слишком низко. Другие дети исцарапали себе лицо». Сабина и голландка раздевают детей два раза в день и одну за одной снимают спрятавшихся в складках вшей. Когда Мила возвращается к тифозным больным и берет в руки швабру, она думает: «Эти женщины точно все умрут, от тифа или после отбора, поскольку они слишком опасны для лагеря и для эсэсовцев, а самое главное – их нельзя показывать русским или американцам». Какое облегчение, когда Kinderzimmer переводят в блок № 32, освобожденный от заключенных, подальше от тифозных. Блок окружен колючей проволокой. Колючая проволока внутри колючей проволоки – зачем это?

Однажды в Revier приходит дрожащая Адель, глаза она прикрывает рукой. У Адель длинные белокурые волосы, бледная кожа. Она похожа на сказочную принцессу с книжной картинки, которая сидит на вершине башни, подперев щеку рукой. Ее волосы украшает цветок, и за ней приезжает принц на белом коне. Мила видит, что Адель идет маленькими шажками вслепую, и крепче сжимает рукоятку швабры. Адель укладывают на нары к одной тифозной, и она натягивает себе на голову простыню. Мила подходит ближе, медленно проводит шваброй под нарами Адель, выигрывая время:

– Адель, это я, Мила.

– О Мила, сегодня так солнечно!

Под простыней ее тело съеживается.

– Я хочу потрогать твой лоб.

– Нет, ни в коем случае, ни в коем случае.

– Ты хочешь пить?

– Мне нужно поспать, потом станет лучше, понимаешь, отец ждет меня на вокзале, не хочу, чтобы он волновался!

Простыня пропитывается потом, на ней прорисовывается лицо Адель, его впадины и изгибы, словно на саване.

– А возможно, мой пес тоже там будет. О, это солнце! Мила, закрой шторы, пожалуйста…