Детская комната

Мила больше не помнит точных дат. День, когда прибыли бельгийки с толстощекими младенцами, упитанными, без сомнений из внешних Kommandos. Женщины прижимают к себе этих великолепных, хорошо откормленных младенцев, с розовой мягкой кожей, которые мирно сопят во время поверки. У них красные губы, полные красной крови. Мраморно-молочная кожа. Мила всматривается в них: какого же они возраста? День за днем дети худеют. Усыхают. Примерно через три недели женщины стоят одни.

Джеймс. Согреть Джеймса, поднести его к груди всех женщин, которые торопятся в Kinderzimmer, одну каплю здесь, другую каплю там, пережеванный Милой картофель. Сухое молоко. Петь для Schwester Евы и уходить с одной, двумя или тремя ложками сухого молока для Джеймса. Вследствие аварии электросети блок погружается в темноту с шестнадцати до девяти часов следующего дня. Несмотря на это, нужно идти в Kinderzimmer, на ощупь, уповая на лунный свет. Голландка уже без сил, Сабина заболела. Самой найти своего ребенка в темноте. Помнить, что Джеймс – десятый справа на нижнем этаже нар. Те, кто поздоровее, лежат на верхней полке, а Джеймс чахнет. Девяносто один день минус шестьдесят один – еще тридцать дней. Посчитать головы, прикасаясь указательным пальцем к холодным лбам: один, два, три, четыре… А если кто-то умер? А если Джеймс девятый? А если кто-то родился? Тогда одиннадцатый? Она считает несколько раз: один, два, три, четыре; у них нет ни отличительной одежды, ни лиц – у них у всех лица, как у смерти. Она берет десятого ребенка, выносит его в погруженный в темноту коридор. Она подносит лицо под лунный свет. Она не уверена, кладет ребенка на место и берет девятого. Это должен быть он. Или нет? А если это кто-то другой? Какой-нибудь Александр, Петр или Марианна? Она смотрит на бедро. Красная ранка. Это Джеймс. Легкий, как тряпичная кукла.

Сабина говорит, что из лагеря готовится отъезд небольшого внешнего Kommando.

– Есть пять мест, для пяти матерей. Поезжай ради Джеймса. По словам Schreiberin, это ферма недалеко отсюда.

– Уккермарк тоже недалеко отсюда… – Мила пристально смотрит на Сабину. – Что же выращивают на ферме в промерзшей земле?

– Ничего.

– Это ферма? Ты уверена?

– Нет. Возможно, там есть животные. Может быть, там лучше, чем здесь. А там, где есть животные, есть молоко.

– Они нас отправляют подальше. Мы слишком уродливые животные.

– Джеймс слаб. Тебе решать. Я только знаю, что отъезд может произойти в любой момент.

Сегодня пятнадцатое февраля. Конечно же, она поедет. Пес ее не укусил, не весь транспорт черный. Не сдаваться, помнить о псе. Она покинет Равенсбрюк, чтобы поехать в какое-то место, о котором она ничего не знает, даже названия, не имеет ни малейшего представления о нем. У нее появляются такие же ощущения, какие она испытывала в поезде, когда ехала из Роменвиля в Германию. Она возьмет с собой Сашу-Джеймса, единственную известную ей территорию размером 51 на 21 сантиметр, и прижмет его к себе так, как прижимала тогда маленький чемодан, как сжимала руку Лизетты в ту майскую ночь. Перед тем как за ней приходят, она просит Сабину передать несколько слов для Терезы: «Тереза, будь моими глазами; запоминай даты, имена, все увиденное, все услышанное. Будь моими глазами».