Детская любовь

Вот почему он старался разместить деньги по возможности дробно, почти не более методично, чем игрок, покрывающий кредитками разные клетки сукна. Он имел большие вклады в английских и голландских банках; владел большим отелем в Виши; несколькими пакетами международных ценностей; одним миллионом во французских рентах; краткосрочными векселями на различные суммы. Проценты от всех этих помещений он присоединял к основному капиталу, не столько для его увеличения, сколько с целью застраховать его от уменьшения.

С недавнего времени он обдумывал план; подстеречь случай и приобрести земельные участки, по преимуществу — на нормандском побережьи; мобилизовать для этого несколько миллионов; и основать на них, с участниками которые бы от него зависели, крупное предприятие по недвижимостям. Посещение Сент-Адресса — творение Дюфайэля, — несмотря на безобразие зрелища, навело его на эту мысль.

XIV БЛЕСТЯЩИЙ ОБЕД

Званый обед — это своего рода тощее и прозрачное животное, которое поглощает свет, немного пищи и непрерывно производит слова.

В такой столовой, как эта, природное легкомыслие подобного существа обнаруживалось яснее, чем где бы то ни было. Свет, падая из чаши, был скользящим и мутным. Мебели недоставало плотности. Блеклые тона ковров и обоев лишали всякой определенности границы помещения. Не было углов. Почти не было стен. Оболочкой пространства, где дышал обед, было нечто шелковистое, того же порядка, как стенки гнезд или коконов.

Самый обед имел как нельзя более приятную овальную форму. Вечерние туалеты создавали для него оправу с модуляцией тонов: черный и розовый; черный и голубой; черный и кремовый. Но черный цвет в полуотраженном освещении переставал быть черным, а уставленная цветами скатерть бросала на крахмальные манишки нежные отблески. Все это отливало матовым сиянием опала и перламутра.

У графини де Шансене при подобных обстоятельствах была одна большая забота: не давать беседе дробиться. Это правило ей преподала мать. И она не переставала следить за беседующими, чтобы во всякий начинающийся диалог вставить фразу для его воссоединения с общим разговором. Она была уверена, что только в том случае у гостей остается от обеда сколько-нибудь приятное и лестное для хозяев воспоминание, если их подчинить этой дисциплине, пусть даже стеснительный в известные моменты, а поэтому напускала на себя вид оживленной, чуть ли не даже возбужденной хозяйки дома; так мечет серпантины клоун посреди арены в скачущих по кругу наездниц. Между тем это поведение нисколько не вязалось с ее характером.

Она предпочла бы молчать или тихо беседовать с кем-нибудь одним.

* * *

Центром внимания был сперва Жорж Аллори. Его спросили, какие книжки следует прочитать, какие пьесы посмотреть. Он ответил, что лучшей пьесой сезона считает «Паспарту» Жоржа Тюрнера, одного из самых способных современных драматургов; что и в «Израиле» Бернштейна есть хорошие сцены, несмотря на грубость психологии; что лично он, Жорж Аллори, вообще терпеть не может театра.

Полковник Дюрур упомянул имя Ведекинда, чья пьеса «Пробуждение Весны» шла в театре des Arts. Аллори совсем не знал этой пьесы и стал утверждать, споря с полковником, что Ведекинд — норвежец. Во всяком случае — автор с претензиями и непонятный. Да и театрик это незначительный. Затем он сказал, что можно прочитать «Остров Пингвинов», если времени не жаль, но что никогда еще фантазия Франса не была такой вымученной. «Это человек, в котором нет ни капли природного остроумия. Я его знаю очень хорошо. Он заикаясь рассказывает истории, не имеющие конца. Неспособен найти словцо под занавес, завершительный штрих». Г-жа де Шансене поинтересовалась его мнением об Альберте Самэне и Франсисе Жамме, к которым имела слабость. Знаменитый критик признал за стихами Самэна известную музыкальность, но объявил болезненным его воображение. «Больше сдержанности, чем у Вердена. Но источник почти такой же мутный».

Саммеко, устремляя на Мари томные взгляды, которых та не замечала, оттого что слишком была занята, перевел разговор на Барреса.

— С Барресом, — сказал критик, — я очень дружен. Мы с ним на ты. Это бесконечно тонкий ум. Он умнее своих книг. Не по той дороге пошел. Мог бы стать одним из двух-трех лучших современных критиков.

Немного погодя ему пришлось высказаться о маленьких журналах, к которым он относился «не так снисходительно, как Фаге», оттого что видел в них главным образом «пристанище для неудачников». Он отметил, что недавно возник довольно интересный журнал «Нувель Ревю Франсез», руководимый талантливым малым, Эженом Монфором, и в числе сотрудников имеющий грамотных людей, например, Марселя Буланже. Но, по слухам, этот журнал умер уже после первой книжки.