Учитель увидел на моем лице кровь и подошел ко мне. У него была такая же большая, как у моего отца, борода, только черная. Сначала он мне показался страшным, и я втянул голову в плечи, боясь, что он ударит меня. Учитель посмотрел на меня строгими глазами, но не ударил.
- Где это ты так расквасил себе нос? - спросил он.
- Это он с крыльца упал, Михаил Ильич! - крикнул кто-то из ребят и погрозил мне кулаком из-за спины учителя.
Над черными горбатыми столами поднялось много угрожавших мне шлаков, и я понял, что должен молчать, а то мне будто плохо.
- Надо смотрел себе под ноги, - сказал учитель уже не так строго и стал расспрашивать меня, Степку и Андрюшку: из какой деревни, чьи сыновья, как зовут.
Приободрившись, мы стали бойко отвечать на все его вопросы.
- Значит, учиться пришли? - спросил Михаил Ильич.
- Учиться! - хором ответили мы.
- Корень ученья горек, да зато плод сладок, - сказал Михаил Ильич и, потрепав каждого из нас за волосы, добавил: - За одного грамотного дают трех неграмотных.
Он посадил нас троих за одну парту, и мы стали осматриваться вокруг.
Класс был большой, светлый, с белыми стенами; посередине два столба подпирали потолок.
Учитель разговаривал с другими ребятами, и у нас было время осмотреться. Потом он начал урок.
- Если мы выйдем на улицу и посмотрим вверх, - говорил Михаил Ильич, - то увидим, что небо опрокинуто, как чаша. Над нами небо высокое, а вдали оно подходит к самой земле, словно обрывается.
Степка, самый бойкий из нас, заерзал на парте.
- Это там, где старухи прядут и на небо прялки кладут? - не утерпев, громко спросил он.
- Ишь какой прыткий! - сказал Михаил Ильич. Он подошел к нашей парте и щелкнул Степку по лбу: - Сказками набита дурная голова!
Так началось наше ученье. Наука давалась нам тяжело. Особенно трудно стало после того, как мы научились писать на грифельных досках палочки простые и палочки с хвостиком, осилили азбуку и получили буквари.
Вернувшись из школы, мы собирались втроем, открывали свои буквари и пытались прочесть заданное нам. Пробовал читать Степка, потом Андрюшка. Оба отчаянно морщили лбы, но ничего у них не получалось: буквы не складывались в слова. Тогда пробовал читать я, но и мне это оказывалось не под силу.
- Ну что, ребята, сели на мель? - спрашивал мой брат, Терентий, наблюдавший за нами со стороны.
Хотя сам он и бросил учиться, но интерес к букварю у него был большой.
Подходя к нам, он начинал читать по складам нараспев, но вскоре, вспотев от напряжения, отходил прочь и говорил смущенно:
- Отвык уже, давно не читал.
Пытались мы читать и все втроем, в один голос, и все равно без толку. Наконец было решено, что как ни крути, а без помощи Федьки не обойдешься. Он уже второй год ходил в школу и считался в нашей деревне самым наторелым в грамоте парнем. Явившись на наш зов, Федька усмехнулся, взял букварь и велел нам следить за его пальцем и повторять слова, которые он будет читать. Он читал быстро, мы втроем дружно повторяли, не вникая в смысл слов, и скоро наш небольшой урок был выучен на память.
На следующий день учитель спросил:
- Ну кто, ребята, выучил урок?
Я первый поднял руку, и учитель вызвал меня. Раскрыв букварь, я стал водить пальцем по буквам, но читал не по буквам, а на память, и вдруг я получил щелчок в лоб и разом услышал грозный голос учителя:
- Ты что, мерзавец, читаешь?
От испуга у меня язык колом стал во рту.
- Чи-таю у-рок, - наконец ответил я заикаясь,-
- Я тебе дам урок! Кто научил?
- Фе-дька! - икнул я со слезами на глазах« Учитель шагнул к Федьке:
- Ты учил?
Федька не стал отнекиваться.
- Ах ты, щенок! Мерзостям учишь своих товарищей!
Михаил Ильич, схватив Федьку за волосы, потащил его в угол и поставил на колени:
- Стой, дурак, за то, что учишь мерзостям!
Затем учитель и меня вытащил за волосы и тоже поставил на колени:
- И ты, дурак, стой за то, что повторяешь мерзости!
Мы стояли с Федькой на коленях рядом, и Федька исподтишка тыкал меня в бок кулаком за то, что я выдал его.
- Какой дурак говорит учителю правду! - смеялись потом надо мной все в классе.
На другой день я проснулся больной. Наступила уже холодная, сырая осень, а у меня не было во что обуться. Не хотелось выходить босиком из избы, но Степка и Андрюшка пришли за мной, и, побоявшись, как бы они нё стали грамотными раньше меня, я побежал с ними в школу. На половине дороги у меня закружилась голова, и я упал. Перепуганные ребята подняли меня и помогли мне добраться обратно домой.
- Что, отучился, видно, сынок? - спросил меня отец.
- Ученье не убежит. Посиди, Васенька, эту зиму дома, - сказала мать.
Я слег и пролежал до середины зимы.
Терентий, сочувствуя мне, говорил:
- Не в пользу Ваське пошло ученье… Еще, того гляди, помрет.