Детский дом и его обитатели

Вас надо лечить насильно, для вашего же блага. Этот бред у вас, видно, крепко сидит в голове. Вы хотите и нас приучить работать за так. Нищенствовать? Так-таки? И хотите, чтобы нормальные общество вам за это памятник поставило? Но нет, мы вам говорим – хватит идеала! Мы хотим нормальной человеческой жизни! Оградите нас от монстров, которым место в резервации, а не среди разумных людей. И мы говорим – защитите нас законом! Платите нам нормальные деньги, и нечего навязывать возвышенный взгляд на работу. Человек рождён для счастья, как птица для полёта! Для удовольствия, а не для работы… Не для рабства! Равенство, коллективизм, справедливость, торжество труда, всеобщая любовь… Хватит с нас этого дикого бреда! Хватит варварства! Весь цивилизованный мир живёт как люди, а мы почему-то должны страдать… Только честолюбивая бездарь тщится вознестись над всем миром! Нормальный человек живёт и радуется тому, что есть… А вы? Выдумали идейный бред и мучаете с упоением садиста тех, кто им не заражён… Мы смертельно устали от вас. Смертельно!

Она несколько раз прерывисто вздохнула и протянула руку вперёд, будто хотела меня потрогать, потом покачала раскрытой ладонью перед моими глазами – ну просто прелесть что за девочка…

– Эй, ты хоть слышишь? Ты слышишь меня? Для кого я стараюсь? Не бойся, я не антихрист и не инквизитор, это я – твоя совесть, ку-ку! Иногда и шоковую терапию можно применить… Для твоего же блага… Сейчас у тебя ещё есть шанс, но завтра… – торжественно и возвышенно произнесла она.

Дальше я уже ничего не слышала.

Постепенно фигура её стала блёкнуть, удаляться, как-то вся расплылась, будто медленно растворяясь в надвигавшейся мгле…

Но вот она и вовсе исчезла…

Я знала, что она где-то здесь, но она как бы переместилась в иное, отдельное от меня пространство. Мне даже стало казаться, что если я встану и шагну вперёд, то пройду сквозь неё. Но меня уже ничто не удивило бы – даже если она вдруг уселась бы в урну для мусора и пронеслась в ней по отрядной, воспарив над столами и стульями…

Или вместо языка вдруг высунула бы огромное ядовитое жало.

Всё это было бы нормально!

Лица, лица, лица… Ханурик, Мамочка, Игорёк, Лиса… Смех, визг, песни…

Мне кажется – или так оно и есть? – что в отрядной полно народа, и что это уже не наша обычная отрядная, а чудесно украшенный огромный и прекрасный дворец…

И стоит он посреди большого цветущего луга. А на том лугу растут удивительные цветы, на высоких прозрачных стеблях, с перламутровыми лепестками и яркими серединками…

Нам так хорошо, так счастливо, что даже тревожно на душе. Будто за горизонтом уже поджидает чёрная точка, которая вот-вот станет грозовой брюхатой тучей…

Я вглядываюсь в лица детей. Ханурик весёлый, а щёки бледные. И ладошки влажные… Не заболел ли?

А Лиса что? Кашляет… Опять что ли курит, злодейка?

Беев дико верещит – Кирка молотит в воспитательных целях… Завтра же вон их командиров!

Дети носятся по цветам, а те и не ломаются! Гнутся к земле и снова упруго встают…

А это кто? Огурец! Стихи читает… Да ещё рукой помахивает… Он любит мороженое, надо бы нам устроить небольшую пирушку с пломбиром за сорок восемь на десерт… А вот она бы выпила стакан тархуна… Два стакана… Как хорошо, однако, читает Пастернака!

Я пропал, как зверь в загоне,
Где-то люди, воля, свет,
А за мною шум погони,
Мне наружу ходу нет.
Что же сделал я за пакость?
Я убийца, я злодей?
Я весь мир заставил плакать
Над судьбой страны моей.

Так, Пастернак в ход пошёл… Но тут ему Лиса из Тютчева: