Детский дом

Я хотел было соврать, что действительно стащил куртку, хорошо понимая, что тем самым подниму себя в глазах всей компании. Но побоялся быть уличенным в неправде и рассказал все так, как было.

— Тетка дала? — переспросил Боцман и опять хитро прищурил левый глаз. — Ты, выходит, с-под угла сухари сшибаешь?

— Всяко приходится, — рассудительно ответил я. — Когда прошу, а выпадет случай… наколю, что сумею.

— Обкатываешься? — Боцман вдруг поощряюще стукнул меня по плечу. — Ну, шкет, с тебя получится урка. Только ведь школу пройти надо. В стирки мечешь? — и в его руках появилась почти совсем новенькая колода карт.

— В «девятку».

Смех грянул такой, что я удивленно стал оглядывать ребят. С чего это они? «Девятка» была единственной, по моим представлениям, азартной игрой, в которую я немного умел играть. «А в кошки-мышки играть умеешь?» — давясь от хохота, воскликнул рябой парнишка с грязным, точно закопченным лицом, одетый в жилетку поверх желтой женской кофты. «Ну ухарь!»— кричал вертлявый в ботах. Боцман тасовал колоду. Руки у него были чистые, с длинными пальцами, двигались ловко. Сам — белокурый, с красиво изогнутым ртом, быстрым взглядом темных глаз. И одет лучше всех. Я заметил, что все беспризорники обращались с ним почтительно.

— Ну, заржали! — сказал он нарочито-строго, сам едва скрывая улыбку. — Чтоб мне век свободы не видать, если из этого шкета не выйдет хороший карманник. Я ему помогу. Сейчас же начнем проходить школу. Держи карты, обучу тебя в «стос». А хочешь, побурим?

Я еще на Фонтанке видел, как ребята дулись в «стос» и «буру» под деньги. Но к картам меня никогда не влекло, я даже не любил смотреть на игроков.

Боцман сдал карты, я взял их в руки. В подвале было тепло, никто не обижал меня. Почему бы не доставить за это удовольствие хозяевам?

Началась игра, И хоть она была несложная, я плохо знал счет картам, не поспевал соображать и только лишь слышал веселое восклицание моего партнера: «Ваша бита. Делаем новый кон». Горела свеча, отбрасывая колеблющуюся тень на зеленоватую заплесневелую стенку, по которой бегали мокрицы. Нас плотно облепили любопытные зрители. Какое-то время мне было даже интересно шлепать картами по нечистому цементному полу, потом надоело.

— Хватит, — сказал я.

— Устал? — спросил Боцман, собирая колоду. — Лады, закончим. А теперь давай рассчитаемся.

— Как рассчитаемся? — не понял я.

— Да ты что, с луны свалился? — вдруг совсем другим тоном проговорил Боцман. — Прошпилился и отдавать не хочешь? Знаешь, что за это бывает? Ну, да я сумею с тебя получить. Сдрючивай-ка клифт. Тебе он великоват, а мне будет в самый раз.

Я опешил. Шутит Боцман? Ой, нет. Его веселое еще минуту назад лицо приняло хищное выражение, острый взгляд так и сверлил меня, нижняя челюсть выдвинулась.

— Долго мне ждать?

Весь помертвев, я тихонько поднялся. Сам уж не знаю, то ли я хотел отойти в сторонку, то ли бежать. В следующее мгновение Боцман вскочил, дал мне подножку, и я полетел на пол, стукнувшись головой о буханку хлеба, завернутую в газету. Хорошо хоть не о пол.

Я понял, что это не шутки, и забормотал, заикаясь:

— Мы ж понарошку. Ты учил…

— Нашел дурака! Ты, может, считаешь, что к фраерам пришел? Э, да что я тебя уговаривать буду, сявка вшивая. Сдрючивай клифт, а то как вмажу — с катушек слетишь. Ну? Повторять буду?

Боцман стал сдирать с меня курточку, я укусил его за руку и в тот же миг в глазах у меня потемнело и мне показалось, что я ослеп: такой удар нанес мне Боцман по переносице. Никто из беспризорников ае шевельнулся, не стал на мою сторону. Боцман расстегнул все костяные пуговицы на моей куртке, начал снимать, но я опять вырвался. Конечно, я понимал, что меня изобьют и все равно отнимут куртку, но продолжал сопротивляться. Уже позже, думая об этом, я нашел объяснение своей отчаянной решимости: ведь наутро я собирался в Смольный проситься в детдом к братишке. Весь расчет у меня был на курточку, и вот ее отнимали.

— Ну, гад, кишки выпущу! — заорал Боцман, получив от меня удар ногой в живот.

Слезы катились у меня из глаз, я ничего не соображал и лишь продолжал отчаянно отбиваться и кричать.

— Что за шухер? — раздался вдруг громкий знакомый голос. — Кого режут, кого бьют, кого замуж отдают?

Оказывается, в подвал ввалилась новая ватага беспризорников. Впереди шел коренастый парнишка в матросском бушлате, доходившем ему до колен, неся в руках целое кольцо колбасы и копченую рыбину.

— С фартом вернулись! — весело говорил он. — У нас и бухляночка есть! Покажь, Каленый!

Другой оголец высоко поднял бутылку с водкой.

— Что у вас за полундра? — спросил паренек в бушлате, удивленно глядя на свалку.

— Повидишь! — зло бормотал Боцман.

Я вскочил, хотел бежать и тут узнал вошедшего.

— Патлатый!

Так вот почему голос его показался мне знакомым!

— Мореный? Ты?

В это время Боцман ринулся ко мне. Патлатый остановил его движением руки.

— Ша, Боцман! Этого шкета я знаю, Сашка зовут. Корешок мне. В Чехове с ним были, после нас гнали на Фонтанку.

Видно, авторитет Патлатого в подвале был высокий. Боцман вдруг стал отряхивать штаны.