Детский дом

Старшие ребята ревниво следили за тем, чтобы и младшие не усердствовали в учебе. Те, кто пытался делать домашние задания, немедленно получали увесистые затрещины — расправа за отступления от местного «кодекса чести» была решительной и скорой. Избави бог пожаловаться — изуродуют.

Возможно, пробудь я в этом детдоме подольше — акклиматизировался бы, привык, притерся. Да и перемен к лучшему, наверное, дождался бы.

Случайно я услышал беседу двух воспитателей, стоявших у окна.

— Веселенькая у нас работенка, — усмехаясь, говорил старший из них, в очках с металлической оправой и бородкой клинышком. — Не заскучаешь. Нервы тут нужны крепкие.

— Ничего, — сказал молодой, краснощекий, в галифе. — Братве бушевать недолго. В прошлом году я работал в Киеве на Большой Васильковской… Юг, беспризорных, как перелетных гусей. Что творили! С балкона воду и нечистоты лили на прохожих. О занятиях в школе и говорить не приходилось. А потом все утихомирилось. Самых отпетых сдали в исправительную колонию, старших в трудкоммуны, мелюзгу по детдомам. И у нас на Фонтанке то же будет.

Конечно, может, все так и будет, как предсказывал краснощекий в галифе, однако ожидать этого я не собирался. Хватит с меня. Убегу. И когда на улице пригрело майское солнце, я начал слоняться во дворе, поблизости от железных ворот. Каждое утро нам привозили хлеб, продукты, — на это у меня и был расчет.

На четвертый или пятый день дворник, открыв ворота, заговорился с бородатым возницей, а я, улучив момент, с гулко бьющимся сердцем юркнул на улицу и был таков.

Уроки Сильки Патлатого не прошли даром.

III

Для меня началась вольная жизнь…

С неведомой раньше остротой ощутил я свою свободу: делай, что хочешь, иди, куда глаза глядят, лишь бы не увидели воспитатели с Фонтанки и не привели обратно к «дефективным». Если схватят, решил я, то буду отбиваться, легко не дамся.

Однако вскоре я почувствовал голод. Как ни худо мне жилось на Фонтанке, но там всегда был готов и стол и дом. Здесь же о пропитании и ночлеге приходилось думать самому.

Шел июнь 1924 года — разгар нэпа. В зеркальных витринах магазинов висели огромные толстые колбасы, красовались подрумяненные окорока, маслянисто мерцали надрезанные головки сыров, истекали соком янтарные балыки. А торты, пирожные, булочки с изюмом в кондитерских! От созерцания этих вкусных вещей рот забивала голодная слюна, до тошноты подводило живот. Да что яства — хоть бы сухую корочку раздобыть!

«Черный хлебушко всем калачам дедушка» вспомнилась мне мамина поговорка.

Но как его раздобыть? Воровать я не умел, боялся, просить было стыдно.

И для начала я продал свою курточку на Ситном рынке. «Сейчас лето, — беспечно решил я. — Не озябну».

Торговаться я не умел и, наверно, продешевил. Но как я был счастлив, идя по парку Народного дома и позванивая в кармане мелочью! Бумажный рубль засунул через распоротое отверстие в пояс брюк: этому меня научил Силька.

Сразу же купил себе фунт ситного, копчушек, наелся и долго пил в киоске газированную воду с малиновым сиропом. Я был счастлив.

Первую ночь провел в подъезде большого дома на Литейном проспекте, забравшись под лестницу. «С завтрашнего дня начну дела делать», — думал я, чувствуя, как сладко смежаются веки.

Задача у меня была одна: отыскать Костю. Что с ним? Как его увидеть? Когда я жил с «дефективными», это не казалось сложным: лишь бы убежать с Фонтанки. Но, поразмыслив на другое утро, я увидел, что дело это совсем не простое. Пойти на улицу Чехова в «свой» детдом? Вдруг увидит заведующая? «Тебя же, — скажет, — на Фонтанку отправили. Сбежал?» Кликнет милиционера, меня схватят и сразу отправят к «дефективным». Я помнил, что пообещал сторож, принимая меня от служителя института педологии. А там еще Чесоточный со своими уроками… Нет, На улицу Чехова не пойду.

«Трусоват ты, Мореный», — вспомнились мне слова Сильки Патлатого…

И весь следующий день я опять проходил по городу, рассматривая витрины магазинов. Вечером оказался на Петроградской стороне, ноги еле двигались, гудели. Где же переночевать? Неожиданно вышел на пустырь и увидел заброшенный шалаш. Внутри были настелены доски. Я очень обрадовался, улегся поудобнее и тут же заснул.

Здесь и стал жить…

Устроил себе постель: ободрал афиши с тумб, соорудил из них что-то вроде матраца. Только «матрац» мой сильно шуршал, когда я ночью ворочался. Новое жилье мне очень понравилось. Совсем недалеко был Большой проспект, на нем полно магазинов, ресторанов, булочных, кафе. И место тихое. Вдоль Малой Невы лежал заросший кустами пустырь, а дальше расстилался парк. Было где укрыться от посторонних глаз. Потихоньку я обрастал «хозяйством»: из столовой, где раз обедал, стащил, сам не знаю для чего, ложку, на берегу реки подобрал коротенькое грязное полотенце и обмылок, похожий на кусок мрамора.

Но все это благоденствие кончилось довольно скоро. Когда я продал куртку, то, казалось, сытое существование мне теперь обеспечено надолго. Однако деньги таяли, как прибрежная пена Малой Невы, и вскоре я опять остался без копейки. Продавать больше было нечего. От голода подвело живот.