Детский мир (сборник)

А едва они вышли на улицу, осветившуюся в эту секунду далекой вспышкой, и свернули направо, чтобы вдоль соседних домов пробраться к винному магазину, как буквально нос к носу столкнулись со Старым Томасом, который, расставив руки, загородил им дорогу.

— О! — сказал он, приподнимая нечто вроде длинного посоха. — Какой неошитанный фстреча! Стравствуйте, тети… Малтшик, что ты несешь ф своей канистре?..

— Керосин, — ответил подросток, невольно отступая на шаг.

Но Старый Томас, наверное, не имел в виду ничего плохого. А, напротив, радостно засмеялся и толкнул локтем крепкий, объемистый, туго набитый рюкзак у себя за плечами:

— Гут! О, поше, какой совпатений!.. У тепя — керосин, а у меня — путылка! Мы теперь мошем немношко опьетиняться… Малтшик, тафай идем фместе!.. — посох его взлетел и ударил расширенным концом об асфальт. — Докофорились?..

— Договорились, — сказал подросток.

Он вдруг понял, что это не посох, а старое, наверное, еще прошлого века ружье — двухметровое, с расширенным воронкообразным дулом.

Настоящий экспонат для музея оружия.

Видимо, Старый Томас тоже собрался на баррикады.

Впрочем, сейчас это было кстати.

Отблеск далекой вспышки опять замаячил над улицей, и донеслось через пару мгновений короткое эхо разрыва. А в черном небе, казалось, совсем недалеко от луны, загорелся, немного перемещаясь, огонь сигнальной ракеты.

И почему–то сразу же престал колотиться набат с башни мэрии.

Город как будто оглох.

Лишь отчетливо сыпалась перестрелка в районе, примыкающем к Порту.

Старый Томас вдруг посмотрел на ракету.

— Отшень плехо, — задумчиво сказал он. — Фот что, малтшик и тефотшка, мы толшны поспешить…

Все было действительно очень плохо.

Правда, баррикада, прикрывающая подходы к мосту, еще держалась, но срединная часть ее, составленная из легковушек, была катастрофически разворочена: доски, бочки, скамейки, натащенные неизвестно откуда, свалились в широкую брешь, все как будто разъехалось под тяжелым ударом, а заглаженную таким образом, комковатую, выровненную поверхность очень цепко удерживала узловатая сеть, сплетенная из толстых канатов, и, пожалуй, одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять: в следующий раз сарацины взберутся по этим канатам без особых усилий.

У подростка упало сердце.

Но, по–видимому, еще хуже обстояло дело с самими защитниками: трое, а может быть, даже четверо убитых гвардейцев, вероятно, оттащенные сразу же после штурма, неподвижно лежали у стены ближайшего дома, и подросток немедленно отвернулся, чтобы не видеть, наверное, уже промерзающих тел, а еще один, пятый гвардеец, кажется, именно тот, который непрерывно зевал, покоился сейчас на чем–то вроде матраца — вздергивая время от времени, точно в конвульсии, черную голову и, как будто во сне, повторяя:

— Больно мне, больно…

То ли он обгорел, то ли это спеклась масса крови, натекшей из раны.

Лица у него, во всяком случае, не было.

И Елена, присев, осторожно коснулась рукой именно этой запекшейся творожистой корки:

— Потерпи, миленький, сейчас будет легче…

— Больно мне, больно…

— Потерпи, немного осталось…

Голос у нее был такой, что подросток вздрогнул. Он даже не подозревал, что у нее может быть такой изумительный голос — ни иронии, ни насмешки — проникающий, казалось, в самую душу.

Он судорожно вздохнул.

Но переживать и оглядываться по сторонам ему не позволили: деловитый капрал, у которого левый рукав мундира был напрочь оторван, а предплечье, почти до самых суставов обмотано белыми тряпками, крикнул — здоровой рукой отламывая магазин автомата:

— Не раздумывай, хлопчик!.. Сомлеешь!.. Займись, лучше, бутылками!..

Стало легче от громкого, уверенного распоряжения.

Может быть, действительно, все не так уж и плохо.

Баррикада, во всяком случае, еще сохраняла боеспособность.

Правда, интуиция подсказывала ему, что это — уже ненадолго.

И чтобы заглушить неприятный внутренний голос, поднимающий из глубин сознания приступы безнадежности, он с чрезмерной энергией подхватил рюкзак, только что опущенный перед ним запыхавшимся Старым Томасом, и, зубами развязав крепкий узел, затянутый, вероятно, в результате тряски, начал с невероятной быстротой вынимать из него длинные зеленые бутылки с пестрыми этикетками, а, расставив их, сразу же — заполнять через жестяную воронку желтым, пенящимся керосином. Каждую бутылку он затыкал пластмассовой пробкой и располагал в батарею — чтобы удобно было хвататься. И он так увлекся этим занятием, что совсем не заметил, когда к нему присоединилась Елена — только вдруг обратил внимание, что она придвигает к нему пустую посуду. Бледное лицо у нее было замкнутое и отстраненное. — Умер, — сказала она, не дожидаясь вопроса. И по тону, которым она это произнесла, стало ясно, что сейчас ее лучше не трогать.

Подросток, впрочем, и не собирался.