Детский поезд

– Значит, снова сходишь и будешь ходить каждый день. Ты же ещё не всё знаешь!

– И правда: учёным ведь никто не рождается, – соглашаюсь я. И мы впервые смеёмся с ней вместе.

Гляжусь я в зеркало в этой новой одежде и вижу кого-то другого: похож, конечно, слегка, но всё же не я. Надев на меня пальто и шапку, синьора говорит «Подожди» и идёт в соседнюю комнату. Потом возвращается, присаживается рядом и цепляет к моему пальто красный значок с жёлтым полумесяцем и молотком, как у неё самой. И тот же символ я видел на коммунистических флагах в здании на виа Медина. Значит, теперь меня тоже сделали коммунистом. «Интересно, решил ли тот светловолосый юноша свой южный вопрос?» – вдруг вспоминается мне.

– Ну что, мы готовы? – спрашивает она, пересчитав кончиками пальцев мои веснушки.

– Да, синьора… То есть я хотел сказать… Дерна…

Она сияет, будто только что закрыла строчку в лото. И мы идём, взявшись за руки. Шаги у неё не такие торопливые, как у моей мамы Антониетты, так что меня она не обгоняет. Или, может, я сам иду быстрее, чтобы не потеряться в этом непрозрачном сером воздухе.

15

– Ну и надымили! Даже дороги не видно!

– Это же не дым, а туман! Ты что, боишься?

– Не-а. Мне нравится, что сперва всё вокруг прячется, а потом вдруг как выскочит!

– Вот и пришли. Здесь живёт моя кузина Роза. В хорошую погоду её дом и из твоего окна видно, а как туман ляжет, он исчезает, будто корова языком слизнула.

– Мне бы тоже хотелось научиться иногда исчезать. Только у нас на Юге тумана не бывает.

Дерна нажимает кнопку звонка под табличкой.

– А что здесь написано? – спрашиваю я.

– «Бенвенути».

– То есть «Добро пожаловать»? Это для нас написали?

Она усмехается:

– Нет, что ты, это фамилия моего зятя.

Дверь открывает темноволосый паренёк с почти прозрачными светлыми глазами и щёлкой между передними зубами. Он обнимает и целует Дерну, а за ней и меня.

– Значит, ты и есть тот мальчик, что на поезде приехал? Я вот ещё никогда не ездил. Тебе понравилось?

– Тесновато, – отвечаю я.

– Эй, это же моя куртка! Я её всю прошлую зиму носил! – по коридору к нам несётся другой мальчишка: темноглазый, с меня ростом.

– Моя, твоя… это что вообще такое? Ему она нужнее, – ворчит высокий худой синьор с рыжеватыми усами и небесно-голубыми глазами. – Роза, неужели мы вырастили сына фашистом?

– Да уж, нечего сказать, достойную встречу вы устроили несчастному ребёнку, который и так бог знает что пережил! – кивает жена и, не спуская с рук малыша, жестом приглашает меня пройти в гостиную. – Прости, мы ведь даже не представились: я – Роза, кузина Дерны, вот этот усатый остряк – мой муж Альчиде. И наши мальчики: Риво десять, Люцио скоро будет семь, а Нери ещё и года нет.

Запомнить эти имена с первого раза у меня не получается – приходится повторить по меньшей мере трижды. У нас-то детей обычно называют Джузеппе, Сальваторе, Миммо, Аннунциата или, там, Ленучча. Бывает, и прозвище прилипнет: Хабалда, Тюха, Долдон, Лунь, Пёсья Морда – тогда настоящего имени уже никто не помнит. Я, например, так с ходу и не отвечу, если меня спросить, как Долдона на самом деле зовут.

Здесь, на Севере, всё иначе. Альчиде говорит, мол, имена детям он сам придумал, ни в каких церковных календарях их не найдёшь – вроде как он вообще в святых не верит. В календари – да, в Бога – нет. И когда зовёт всех детей вместе, кричит: «Риво-Люцио-Нери!» – тут он смотрит на меня, будто чего-то ждёт: видимо, чтобы до меня дошло. А потом разражается таким хохотом, что усы дрожат. У нас в переулке ни у кого усов нет, кроме Тюхи, но она женщина, так что это не в счёт. Я тоже смеюсь, чтобы его порадовать. Точнее, делаю вид, потому что шутки не понимаю.

Дерна прощается и уходит на работу: говорит, заберёт меня позже. Муж Розы тоже собирается: его ждут в каком-то важном доме, где денег куры не клюют, а дети в музыкальной школе учатся. Он им должен пианино настроить.

– Я у себя дома тоже в музыкальную школу ходил!

– И на каком же инструменте играл? – топорщит усы Альчиде.

Я чувствую, что краснею – даже лицо горит.

– Что вы, дон Альчиде, какие ещё инструменты? Я туда ходил снаружи постоять, музыку послушать, пока подругу дожидался. Её Каролина зовут, она на скрипке играет. И говорит, у меня слух хороший.

– А ноты знаешь? – спрашивает он, приглаживая усы.

– Ага.

– Все семь?

– Ага, – отвечаю. И рассказываю, чему меня научила Каролина. Он, похоже, очень рад. Обещает, что когда-нибудь отвезёт меня в магазин, где эти пианино продают.

– И даже клавиши потрогать можно?

– Конечно, можно. Жаль, из моих детей никто страсти к музыке не проявил, – вздыхает он. – Хорошо, что он приехал, правда, Роза?

Люцио корчит мне рожи, как бы говоря: это мы ещё поглядим.

– А вырастет из тебя помощник, так и карманные деньги перепадут!

– Я вот уже год как получаю, – вмешивается Риво, демонстрируя щель между ослепительно белыми зубами. – В хлеву работаю, коровам воду ношу.

– Зато и пахнешь навозом, – поддразнивает его младший брат.

– У нас здесь все работают, каждый своим делом занят, – строго обрывает отец.