Детский сад

— Ни для кого не секрет, что многие люди британского происхождения недолюбливают китайцев. Они чувствуют, что те их обошли и все подмяли под себя. А легкий жанр вносит во все это мажорную ноту. Вот. Эта развлекаловка… — Милена сделала паузу, чтобы восстановить дыхание и дух. — Это произведение сделано в духе классической китайской оперы. Музыка и танцы, все это будет представлять собой классическую китайскую оперу.

— И крабы тоже? — подковырнул Чарльз Шир.

Мойра Алмази заулыбалась.

— А как же, — невозмутимо ответила Милена. — В классической традиции существует множество прецедентов с гигантскими поющими зверями — например, с драконами. Космический корабль будет фактически оформлен в виде дракона. Он приземляется во внутреннем дворе Запретного Города — это будут голограммы в исполнении Троун Маккартни. Да! На таком уровне, или на таком расстоянии, голографические сцены не создавал пока никто. В качестве основной сцены мы предлагаем использовать Гайд-парк. Это даст нам возможность на полную мощность использовать новую технологию проецирования умозрительных образов. — Милена кашлянула. — Спектакль, — произнесла она с нарочитой уверенностью, — вызовет в обществе широкий резонанс.

— Мисс Шибуш, — опять подал голос Чарльз Шир. — Лично у меня нет слов. Вы буквально превзошли себя. Послушаешь такое, и ваши идеи поставить всего Данте кажутся почти реальными.

«В этом-то все и дело, — отметила про себя Милена. — Я вижу, мы понимаем друг друга, Чарли. Иногда и между недоброжелателями устанавливается внутренняя связь».

Министр сидел совершенно неподвижно, словно предоставляя вселенной вращаться вокруг себя. Росчерки стилизованного тростника на ширмах уже не смотрелись даже декоративно, таким толстым слоем их покрыла пыль.

«Да уж, для вас, Смотрителей Зверинца, все должно иметь социальный смысл и высокую цель. Служить идеалам общественного прогресса.

Я-то все это делаю ради Ролфы. Ну а Консенсус — что нужно ему?»

— Это вписывается в рамки того, что мы здесь обсуждали ранее, — подвела итог Мойра Алмази низким спокойным голосом.

Карикатурные тростники вокруг безмолвно распадались в прах.

— А СДЕЛАЮ-КА Я САДИК! — с детской игривостью пропищала Троун Маккартни.

Перед ними стояла новая машина. Суть ее состояла в том, чтобы, перехватывая умозрительные образы в головах людей, преобразовывать их в свет. Реформационная технология — так это называлось. Продукт эпохи Восстановления.

Освещение в комнате у Троун Маккартни представляло собой хаотичную мазню. Свет клубился в воздухе, подобно смеси разноцветных жидкостей, не подлежащих смешению. Кое-как, зыбко, очертилась из памяти невнятного вида орхидея. Всплыла и приложилась к кусту с ветками-змеями. Шевелящиеся нечеткие ветки внезапно застыли. Секунду-другую они с цветком еще как-то держались, но потом растаяли: память подвела. Смутно проступала и трава — мутно-зеленым пятном, как на плохонькой акварели. Виднелся плетень с несколькими торчащими из-за него листиками. По небу громоздились закатные облака невообразимых форм и расцветок.

«Да сколько можно!» — негодующе думала Милена-режиссер. Вместе с Троун они стояли на свободном от цвета пятачке посередине комнаты. Вокруг ни звука, ни красок, ни четкости образа. «И это все, что ты помнишь о цветах и деревьях? — поражалась Милена. — И ничего не можешь увидеть четче?»

Ей все никак не удавалось переступить грань и поговорить с Троун начистоту. Она терпеливо улыбалась, хотя на самом деле, кроме гнева, ничего не испытывала. Постоянно отпускала комплименты, как будто в утешение. И от этого сама от себя приходила в отчаяние.

«Ну почему, — недоумевала Милена, — почему я не могу наконец все высказать?»

Троун запустила в сад свой собственный образ. Наконец-то на фоне общей мазни появилось что-то, что она видела отчетливо. Но эта Троун была не такая, как в действительности. Эта была высокой, стройной, в безупречно белом платье. Незаметным образом у нее изменилось и лицо. Оно теперь было красивым, хотя и с зеркальным эффектом. И с тщательно устраненными недостатками.

Эта Троун как будто скользила по воздуху — легкая как перышко, невесомая. Никаких напряженных жил на шее, так же как и хищно-голодного взгляда.

«Наверно, потому она и сидит на диете, — подумала Милена. — Хочется иметь сходство с этим феерическим созданием". Создание танцевало, гибкое как балерина, с тонким станом, руки словно лебединые шеи.

— Вот она, красота! Красота ведь, правда? — осведомилась Троун требовательно.

Сложность неправды в том, что, говоря ее, приходится прибегать к актерским уловкам. У Милены это получалось не всегда. Она нервно шевельнулась в своем стеганом комбинезоне:

— Да-да, как раз тебя видно очень даже отчетливо.

Троун, похоже, уловила истинный подтекст фразы.

— Ты же понимаешь, что это новая технология. Прежде этого еще никто не делал.

— Конечно-конечно, знаю, — поспешила согласиться Милена, чтобы не быть заподозренной в критиканстве.

— А вот ты сама попробуй! — предложила ей Троун. — Ну-ка, давай!