Детский сад

— Пшел вон! — сорвалась Милена, отмахиваясь от навязчивого торгаша, который то и дело трогал ее за локоть. «Маркс и Ленин, да что они ко мне все липнут!» — Она с негодованием воззрилась на малолетку.

Тот как ни в чем не бывало пожал плечами.

— Ну и ладно, иди мерзни. И ты, и все твои. — Сказал и зашагал прочь, нашаривая в кармане трубку. Мимо процокала пара лошадей в упряжке. Милена вдруг почувствовала себя маленькой, уязвимой.

Вот сейчас ей пригрозили выжечь глаза. От мысли об этом пробирала нервная дрожь, наворачивались слезы; пришлось даже остановиться и приложить руку ко лбу. «Ну как, как я могла такое позволить? Как могла позволить ей так со мной поступить? Как я могла стоять столбом и никак не реагировать?»

«Считывание — вот что ей нужно, — думала Милена на ходу, намеренно громко стуча каблуками о тротуар. — Никак не ожидала, что такое подумаю, но ей нужно Считывание. Чтобы все в ней стереть и начать заново, как у приличного человека. И меня стереть тоже, за то что со всем этим мирюсь. Почему, ну почему со мной всегда такое получается?»

Они обе запутались в единый клубок, запутались друг в друге.

Обратный путь к Раковине оказался долгим. Ярко, резко светило холодное солнце.

«Ну что ж, — утешала себя Милена. — Во всем этом есть один плюс. Оказывается, у меня есть талант. Пусть даже скромный.

Я могу воображать цветы».

СОРОДИЧ ПУЗЫРЯ ПАХ РОЗМАРИНОМ и шалфеем. В одном из отсеков из стены росло лавровое дерево, листья на котором шуршали под струей нагнетаемого воздуха. Пузырь распоряжался своими генами так, что они могли выращивать иные, обособленные формы жизни — сами по себе, по памяти. Например, газонную травку или цыплячьи тушки. Таким же образом здесь появлялся апельсиновый сок.

— Милена, не желаете ли коктейль? — предлагал Майк Стоун, астронавт.

— Ой, спасибо, не надо, — спешила отказаться Милена. Ей было просто не по себе. Испачкать человека рвотой, чуть не вывихнуть ему плечо, а он с тобой все такой же, до приторности, обходительный.

«Если б он не был таким вежливым, — думала она. — Пусть хотя бы накричал немного — и то было бы легче».

Майк Стоун все улыбался — всем ртом, всеми зубами.

— Система кровообращения в условиях невесомости ведет себя по-иному, — информировал он. — Иногда это приводит к обезвоживанию. Поэтому рекомендуется пить много жидкости.

— Ну ладно, огромное спасибо, — сдалась Милена. — Тогда мне действительно очень хотелось бы виски.

Улыбка никак не сходила у Майка Стоуна с лица.

— Боюсь, алкогольных напитков у нас в наличии нет. Не желаете ли апельсинового сока?

— Да-да, очень хорошо, спасибо. Сока так сока.

— С мякотью или без?

«С мякотью или без»? До Милены постепенно начинал доходить комизм ситуации. Что ж, инструктаж удался на славу. «Ужас. Сейчас я, наверное, расхохочусь. Именно таким вот идиотским приступом безостановочного хихиканья».

На ее глазах сбывалось пророчество. Она смотрела на Майка Стоуна, на его манеру двигаться. Высоченный и худющий, с бедрами, напоминающими вешалку, с веревками мышц, обтягивающими кости туго, как струны пианино. «Кто-то рассказывал, что американцы все такие ухоженные. У этого же такой вид, будто его каждое утро отглаживают утюгом. Просто эталон вежливости и аккуратности». Милена почувствовала, как щеки ей неудержимо распирает улыбка.

Астронавт учтиво протянул ей апельсиновый сок.

— Возблагодарим от души Господа нашего за то, что милостиво дарует он нам, — сказал он, глядя при этом на Милену с глубокой серьезностью ребенка. — Вино есть кровь нашего Спасителя. Потому употреблять его, а равно и любое другое спиртное, надлежит лишь во время общего причастия.

— Угу, — единственное, что смогла произнести Милена. Взбалтывая в невесомости руками как ластами, она приняла напиток.

«Бедняга, он, наверное, думает, что я над ним смеюсь. Над ним, над его религией». — Милену в самом деле тянуло рассмеяться, да так, что голова шла кругом. Она даже отвернулась, чтобы не было видно ее лица, и из окна жилого отсека взглянула на проплывающую внизу Землю.

Медленно дрейфующая поверхность планеты была бежевой, в щербинках. Белесые равнины с синеватыми горами; какие-то старческие пигментные пятна, птичьи следы сухих вмятин каньонов. Пузырь сейчас проплывал по орбите над пустыней.

Подумалось о графике сдачи спектаклей, о голограммах, о Троун Маккартни. Но даже это не настраивало на серьезный лад. Больше всего ей сейчас хотелось хохотать — безудержно, над всем подряд. Смех вызывало решительно все. Казалось, самая тяжесть жизни осталась далеко внизу.

— Красиво, не правда ли? — спросил Майк Стоун. Милена повернулась: он, переваливаясь, приближался к ней, эдакий удлиненный пингвин на тонком льду. — Я всякий раз смотрю через это окно и говорю: «Славься, Господи!»

— М-м? — подала голос Милена, так и не решаясь открыть рта.

— Через пять минут мы будем проходить над горой Арарат. Отсюда ясно различимы остатки Ноева ковчега.

— М-м-м! — Дескать, я под впечатлением.