Детство

– Чаво стоишь-то? – Задиристо поинтересовался небрежно одетый мальчишка чуть постарше, но какой-то золотушный, одетый в самонастоящий барский сюртук, только што прямо на голое тело. Ниже были драные штаны, сквозь которые виднелся срам, а обут задира в сапоги, какие Чиж на офицерах видывал, тока што носы покоцаные. А так тюль в тюль!

– Хочу и стою! – Огрызнулся Чиж, ни разу не сцыкливый. Не бойкий, как Егорка, ето да, но и не сцыкун!

– Хочет и стоит? – Непонятно чему удивился мальчишка и так же непонятно хохотнул, – И-эх! Тетеря провинциальная! Кострома? Говор у тя больно заметный.

– Точно! – Обрадовался Санька пониманию, и тут же вывалил:

– Дружка своево ишшу! Егорка, может знаешь таково?

– Во простота, – Округлил глаза мальчишка, оглядываясь куда-то, но Чижа понесло:

– На кулачках самолучший! Да! От сапожникова ученья ишшо удрал, потому как тот пьяница и руки распускал даже в Великий Пост.

– Много тут таких, – Привычно отозвался мальчишка, но задумался, – Да ну, быть таково не может! А вдруг? Конёк и етот… тоже вроде костромской, да и… жди!

Обладатель роскошнова сюртука ловко ввинтился в толпу, сцапав по дороге недоеденный пирог из рук зазевавшегося прикащика, стукнув тово носом сапога по щиколотке. Пока тот ругался и прыгал на одной ножке под смешки зевак, Чиж ажно прикипел к стене, вытянув шею и отчаянно вглядываясь в толпу. Несколько минут спустя мальчишка, обойдя стороной уже уходящево прикащика, показался в сопровождении ково-то…

– Егорка!

* * *

Обнялись крепко, да Чиж почти тут же и расплакался. Не как бабы ревут, с воем и соплями, а так – слёзы просто текут, и всё. Эх, нюня…

… да и сам я не лучше!

– Держи! – Не глядя, шарю в кармане и протягиваю ассигнацию.

– Пятьдеся… ну, Конёк, спасибо!

Мальчишка исчезает, как и не было, а я веду Саньку к себе, крепко держа за локоть. В голове дурацкая опаска – а ну как сон? А ну как исчезнет сейчас?

Крепко, с подвывертом, щипаю себя… ай! Не сон! А худющий какой! Одни глаза остались.

– Погоди, сейчас, – Сворачиваем в обжорные ряды, и я веду к знакомым торговкам, ориентируясь по запаху, – Два с вареньем!

– Да я ел, – Начинает отнекиваться Чиж.

– И я с тобой поем!

Вроде как за компанию, он неловко принимает пирожок и аккуратно, но жадно откусывает, жмуря от удовольствия глаза. То-то! Ел он, как же. Может и ел, канешно, но больно уж худющий, как только што после зимы.

– Дружок мой, Санька! – Проглотив кусок, сообщаю торговкам, – Первеющий! Если што вдруг, так помогите, в долгу не останусь!

Пытаюсь сделать суровую физиономию, положенную первому кулачнику и плясуну Москвы, но не получается. Вот чувствую, што морда лица будто трескается от улыбки. И ето, похоже, заразно – Санька тоже улыбается дурачком малолетним, да и торговки тоже тово… Некоторые вон даже сморкаются от избытка чувств и соплей.

Довёл до флигеля и представил соседям.

– Санька! Дружок мой самолучший! С нами теперь жить будет!

– Н-да, – Отозвался Живинский, оторвавшись от беседы, – наше общество становится всё моложе. Впрочем, я не против – живите, молодые люди!

– Александр Иванович, – Прошу доброго пьянчужку, проживающего в соседнем нумере, – Не соблаговолите ли подвинуться? Аккурат в нумер Лещинсково, дабы Санька со мной по соседству жил.

– А сам, – Заморгал заплывшими глазками бывший почётный гражданин города Москвы, – ну… Лещинский!?

– Так он на той недели ещё опился, отпели уже.

– А?! А… – Дядя Саша, усиленно хмуря лоб, принялся передвигать вещи, што не заняло много времени.

– То-то я гляжу, – Бурчал он, – Сунул давеча сапогом, а там пусто! Опился, надо же… говорил я ему казёнку брать, а не невесть что у непроверенных торгашей. Эх, Вадим Николаевич, Вадим Николаевич…

Пока мы общались, Санька лупал растерянно глазами вокруг, прижимая к себе котомку обеими руками.

– Лезь! – Пхнул я ево в плечо, и дружок запрыгнул на тряпки, где и уселся, подвернув ноги калачиком, – Рассказывай!

– Бабка померла, – Дрогнул он голосом, перекрестившись быстро.

– Царствие Небесное, – Крещусь и я.

– Вот… – Начал Санька после короткого молчания, – как умерла, так и началось. Опомниться не успел, как я у старосты живу, а всех денег – семнадцать рубликов.

Он потянул бечёвку нательного креста и показал мешочек:

– Здесь прямо, для верности.

Сашка начал рассказывать деревенские новости, живо интересовавшие меня.

– … а она? Да ты чё? За Фильку? Вот нашла женишка!

– Порченая потому как! Да не тишком, а бабы застукали с Акакием Зотовым, на всю деревню и ославили.

– Женатиком?!

– Ну!

– Дура! Прыщавая!

– Прыщей теперь нет, – Засмеялся негромко дружок, – Зато пузо вылезло! А от ково, поди теперь узнай! По срокам оно непонятно выходит.

– А мои, мои што?!

– Ну… так, – Замялся Санька, – сами ничево, а так вообще не очень.

– В рост они твои деньги пустили! – Бухнул он наконец.

– Тьфу ты ж блять! – Вырвалось у меня, – Были люди, да и кончились!

Чиж вздохнул виновато и опустил голову.

– Ладно! – Хлопаю ево по плечу, – Не бери в голову чужие проблемы. Не ты в том виноват, не тебе и печалится.