Детство

Околоточный же хуже зверя лютова! Понятное дело, што ворьё должно бежать, а полицейские ловить. Закон природы, так вот! Но я-то не вор, а вот он как раз наоборот, хоть и полицейский, так што и тово. Возмездие!

Смогу в будущем крови избежать, буду избегать. А так… я не тварь дрожащая, а право имею!

Думы мои прервала куснувшая вошка. Вот же! Набрался сызнова! Почесался досадливо, да и наткнулся на деньги. С минуту, не меньше, разглядывал их, уставившись неверяще. Ето што… я не все отдал!? А ведь так и получается!

Пришёл когда к Палыванычу, думал оставить чутка для торговли, если вдруг заартачиться. А вот и не понадобилося! Он артачиться не стал, а я про деньги-то и забыл, так всё сложилося нервенно. Рассказать кому, так не поверят! Забыл про деньги! Не так штобы малые, промежду прочим – больше ста рублёв! Не шибко больше, но всё ж.

А когда деньги в кармане, так ого! Сразу себя по-другому чуйствовать начинаешь. Радость такая, што ажно распёрло всево! Ну, думаю, заживу теперя! А потом как ушат холодной воды.

Об етом учителки и толковали! Не сам протрачу, так помогут, охотников на такое – ого-го! И не удержусь ведь – вот прям сейчас хочу Лещу угощеньице поставить, да прочим знакомцам и приятелям. А Мишке? Обещал ведь гостинчик!

Перещитал ишшо раз да и задумался. Может, и вправду к учителкам отнести? Брать раз в месяц рублёв по несколько… скока мне так надо? Пятачок за место на нарах, да еды на гривенник, ето если хорошо питаться, почти как баре. Одеться-обуться, опять же, зима близко. В баню хоть раз в неделю, а лучше и два! Или три?

Да, лучше к учителкам… но вот не хочу! До блевоты не хочу! Боюся, што опять што-ништо придумают для моево же блага, што меня на каторгу иль в могилу приведёт.

– … ишь, пансионат иму! – Раздался с улицы голос знакомой торговки, распекающей каково-то пьяницу.

– Точно!

Сорвавшись с места, бегу договариваться со съёмщиком Ярошенковского надворново флигеля. Тама почти што аристократия живёт – судья мировой, спившийся до крайности; литератор, выгнанные со службы чиновники и охфицеры.

– Пансионат? – Почёсывая толстое безбородое лицо, подивился съёмщик, стоя передо мной в рваном распахнутом халате, открывающим жирную безволосую грудь скопца.

– Ну! Летом я тово, подзаработал. Ну и штоб не протренькать, то и решил вот до лета и оплатить!

Чуйствую, што не хватает мне слов и умения красно разговаривать, отчево и злюся сам на себя.

– А! – Оживился скопец, протягивая руку, – Давай!

– Нетушки! – Отскакиваю, – При свидетелях!

Морда недовольная – как же, не доверяют! А я такой думаю – ну сейчас ведь свои же ночлежников в свидетели позовёт, а кто их там знает?

– Сейчас! – И тока пятки мои мелькнули. Самых-рассамых склочных торговок высмотрел – из тех, што не вовсе тухлятиной торгуют, да носы не провалилися, и к ним.

– Тётеньки, – Говорю им, – за лето вот заработал, но боюсь прогулять по обычаю хитровскому. Решил вот пансионат себе устроить, как у бар.

– Ну-ка? – Подняв брови, подвинулась Матрёниха, не слезая с корчаги, да и другие залюбопытствовали.

– Вот, – Достаю денежки и показываю, – сейчас вам дам – кажной, ково позвал. Ну и буду тогда до самого лета столоваться. Завтрак, обед и ужин, ровно как у господ. В очередь!

– Хитро! – Восхитился стоящий рядом оборванец, – А мне такой же пансионат не устроишь? Штоб с казёнкой?

Вместо ответа хлопаю левой рукой по правой, аккурат посерёдке. Пропойца не обиделся, только расхохотался.

– Ну как?

– Далеко пойдёшь! – Заухала Матрёниха, протягивая руку за деньгами. Взяли и остальные.

– Штоб без омману – вкусно и не тухло!

– Знамо дело! – Ответила Аксинья, которая Труба, – Не ты первый, не ты и последний! Правда, всё больше в долг норовят кормиться, а отдавать когда-нибудь опосля, а лучше спасибом, но и так бывает.

Дружной компанией дошли и до съёмщика, где на зрелище подтянулись и обитатели флигеля. Немного народу-то, всево-то шестеро. А! Хотя чево ето я? Остальные кто спит-отсыпается, голову не в силах поднять, кто в «Каторге» гудит, иль от блядей ишшо не вернулся.

– Это что за явление? – Весело удивился бывший охфицер в старом-престаром мундире без знаков различия, надвигая мне картуз на нос.

– Я ето, а не явление, – Поправляю деловито картуз и оглядываю убранство флигеля. А ничево так! Богато живут! Нары прям из струганных досок, а не горбыля каково. Тряпьё поверх, занавесочки нумера разделяют, картинки повсюду, патреты. Сразу видно, чистая публика!

– С вами теперя буду жить, так вот!

– С нами? – Охфицеру, похмелившемуся с самого утречка, весело, он оглядывается на своих. Судья, пожевав мятыми морщинистыми губами, кивает головой, отчево с лысины спадает длинная прядь.

– Пусть. Забавный парнишка, плясун да кулачник.

– Погоди-погоди, – Оживляется неизвестный мне, поднявшись тяжко откуда-то с угла, – Мы ребята-ёжики… наш человек!

– Не боишься-то спиться с нами, да и пойти по кривой преступной дорожке? – Весело подмигивает бывший военный, сызнова оглядываясь на своих.

– Водку пьянствовать мне по возрасту неинтересно, – Ответствую степенно, – а безобразия нарушать я и без вас умею!