Детство 2 (СИ)

Потом раз! И дядя Гиляй нетрезвый пришёл, да сильно. Довольный!

— Н-на! — Протянул он супруге гнутый в трубочку серебряный рубель, — Сувенир!

— Егорка! — Сделав шаг, он опустил руку на голову, встрепав мне волосы чуть не вместе с черепом, — Договорился!

— Вот! — Гиляровский достал бумажник и закопался, — Аванс! Тыщща!

Несколько крупных ассигнаций протянуты мне, под округлённые глаза Нади, вышедшей встретить отца.

— Мария, — Он повернулся к супруге, с интересом и приподнятой бровью наблюдавшей за сценкой, — С купцами! В ресторане! Ух! Завтра, всё завтра! Я спать!

На следующее утро, отойдя с рассолом от похмелья, Владимир Алексеевич уточнял диспозицию.

— К двум пополудни к «Яру» едем. Аккурат к тому времени купечество начнёт собираться. Ты же хотел примелькать морду лица?

Угукаю филином, и опекун продолжает:

— Наше выступление позже будет, но к пяти вечера освободимся. Купечество почтенное, — Он усмехнулся, — к тому времени как раз разогреется зрелищем танцев и водочкой, но не успеет уйти в алкоголь всей своей головушкой. Вот середину конкурса нами и разбавили. Затем… не передумал?

— Как уговаривались, — Подтверждаю я, — у вас дома гости собираются, все свои да наши. Там. Потом Хитровка.

Дядя Гиляй хмыкает и ерзает носом, но отмалчивается на Хитровку. Я поначалу вообще хотел — на Хитровку после купечества. Сразу.

Отговорил, хотя я и упирался поначалу. Дескать, купечество в первую голову поставить, так слова никто не скажет. Похмыкают может чутка, но ясно-понятно — денюжек человек хочет заработать, а не признание чистой публики.

А вот если Хитровку после купечества поставить, поперёд творческой публики, то уже и да, такое себе клеймо на всю жизнь. Певца каторжансково. Вроде как декларация о намерениях и такое всё.

Он вообще эту часть, Хитрованскую, опустить хотел, но тут уже я совсем упёрся. Мало ли? Им лестно, а мне и пригодиться когда может.

Заранее даже чутка, как с Иваном Карпычем вышло. Теперь ого! Хрен там полезут родственнички на опеку и денюжки, да и другие всякие призадумаются.

Но тут такое дело, што публике этой лучше не должать. А то ведь спросят! Да и на крючок. Ишь, крёстный нашёлся!

А так вроде и отдам долги, да вперёд сильно, с размахом. Пусть даже и не столько тем помогальщикам незваным, а вроде как всем атаманам Хитрованским, и немножечко всей Хитровке. Но тут такая штука, што на этом и помогальщики авторитета среди своих приподнимут за помощь мне. Такое всё, закрученное.

* * *

К «Яру» подъехали с шиком, на тысячном рысаке — один из купчин расстарался, прислал за нами своего. Народ уже почти весь собрался, и публика такая, што и ого! Ково не назовёшь, все на слуху!

Тут тебе и один из Рукавишниковых, и Карзинкин Андрей Александрович, и Евдоким Жохов. А вон Крестовниковых экипаж, Дурдинский.

Не все в великих миллионах, но ого! На слуху. Жоховы вон каким паровозом попёрли! Все понимают, што эти — да! Выйдут в миллионщики.

— Ну что, орлы!? — Встряхнул нас дядя Гиляй, — Не передумали? Соберитесь тогда! Ну, как репетировали!

Собрались и сошли такие себе, со всем достоинством. Не с фанаберией дурной, а как специалисты, знающие себе цену. Владимир Алексеевич чутка за нашими спинами, вроде как свита. А не последний ведь человек на Москве! Так што внимание пусть невольно, а привлекается.

Сами в костюмчиках таких себе приличных, в руках саквояжи. После бани, да причёсанные и наодеколоненные, што куда там!

Покрутились немножечко во дворе, вроде как показали себя. Ну и купцам почтенным тоже подходили, почтение засвидетельствовать.

Но и себя блюли! Дурдин жопой повернулся, ну так и подходить не стали. Жопе ещё кланяться!

Швейцар у входа, весь в медалях и бороде до пупа, голову этак склонил перед нами. Вроде как и швейцар, а вроде как и чуть ли не адмирал моря-окияна. Ловко!

Ну мы ему и по рублику! Каждый. Вроде как не нужно, потому как не гости, а артисты приглашённые, но — жест! Для тех, кто понимает. Потому как достоинство и себя блюдём!

— Прошу, — Официант, вот ей-ей, будто из пола вырос! Вот только што не было, и жух! Строит, вежливый такой да нарядный.

Прошли к столику своему. Оно как сделали? Столы купеческие подковой поставили, и вроде как сценка мал-мала получилась перед ними. А столик наш не к самой подкове, а чуть наособицу.

А плясуны — тоже наособицу. Напротив подковы столики, но всехние, а не личные. С напитками для освежения. Мы так получаемся, промежду всех.

— Присмотри, — Велел Владимир Алексеевич одному из официантов, указав на наши саквояжи, — не дай Бог, найдётся какой завистливый дурак, так представление испортит!

Только кивнул тот, и встал так навытяжку, што куда там гвардии! Даже лейб. Но всё едино — официант, издали видно.

С почтениями лезть к купечеству не стали. Так себе, в меру — к ручке не лезли, а именно как отметились, вежественно.

К цыганам подошёл знакомым. Поздоровкались.

— Плясать пришёл? — Вроде как равнодушно интересуется Фонсо, а самого, вижу, ажно в пот чутка бросило. Ещё бы, такой соперник!

— Нет, — Улыбаюсь, — представление давать буду в перерыве, в плясках я вам не конкурент! Смеётся!