Детство 2 (СИ)

— Ого! — Приподнял бровь Лев Лазаревич, — Ви меня сегодня решили порадовать, хотя в этом грустном мире за такое обычно отвечает супруга.

— Ого будет позже, и я таки надеюсь, што даже ого-го! Но сильно потом. И не вам. За ваше ого пусть и дальше отвечает супруга.

Аптекарь захихикал мелко, подняв большой палец.

— Пока за вами!

— Ну тогда контрольный прямо в мозг, — Достал листок, — посмотрите, пока я буду совместно с вашей супругой экскурсировать Надю по аптеке. Но только вам через никому!

Тот развернул и вчитался, да сразу как затрясся! Я ажно испугался, подскочил. А тот ну руками махать!

— Всё хорошо! Всё очень даже хорошо! Ида, Идочка! Иди сюда! Хотя нет, молодой человек пока не разрешил! Моё через никому распространяется таки на вторую половину?

— Таки да, но через обещание!

— Обещаю за неё! Ида!

Ида поулыбалась напоследок уходящему покупателю и заспешила к супругу. Чуть погодя они тряслись уже вместе, тыкая пальцем в листок и корча друг другу морды.

Пока они корчились, осторожно подошла Надя.

— Я не поняла, на каком языке ты с ними говорил, — Поинтересовалась она, косясь на хихикающих супругов.

— Одесско-мещанский с пополам через идишь.

— И что, — В глазах всплывает изумление пополам с ужасом, — там все… так?!

— Что ты! Жаргон и есть. Городская беднота так примерно говорит. Жиды идиша больше замешивают, греки по-своему, русские всего по чуть-чуть, но сильно поменьше. А образованные если, так те очень чисто на русском говорят, только што быстро, ну и акцентик такой южно-русский.

И молчок, над чем они там хихикают. Вижу, что любопытно ей, но вот нет! Из вредности.

Вскоре Ида отошла назад, и подхватила Надю под локоток, оттаскивая её для нашего со Львом Лазаревичем поговорить.

— Шедевр, — Серьёзно сказал он, — я таки правильно понял, шо вы пришли за моим мнением? Ценю! Мы таки не боимся посмеяться между собой! А те, которые против, те тоже не боятся посмеяться, но уже за нас. Тот случай, когда надо в газету, и будет вам счастье со всех сторон!

— В газету рано, — Останавливаю его, — мине нужно решить вопрос за деньги!

— Гонорар…

Останавливаю ево взмахом руки.

— Мелочь! Слышали? С танцами?

— Ну да, ну да, — Загрустил он, — такой конкурс, а без вас! Экая неудача! Деньги, слава…

— Мине интересуют только за деньги! В ответ недоверчивый взгляд.

— Мне славы кулачного бойца — вот так! — Провожу по горлу, — Недели не проходит, как какой-нибудь дурак лезет проверить себе на моих кулаках! Пока таки да, но надоело! А здесь?

— Кормиться можно всю жизнь, — Осторожно сказал он, — выступления, частные уроки, а в дальнейшем и своя школа.

— Это мечты мальчика восьми лет или не слишком умной девочки из глубоко провинциальной гимназии, — Парирую я, — а не рассуждения умного вас! Кто я и кто они? Да и за возраст помните! Затравят! Потому как поперёк пошёл, да притом мимо них. Годами можно бороться, десятилетиями.

— А вы? — Осторожно осведомился он.

— Было бы интересно урвать кусочек такой славы, то таки да! А так не очень.

— А если признают? — Уже для порядка поинтересовался Лев Лазаревич.

— Та же гадость, но с обратным знаком! Ранняя слава, внимание, гадости от завистников. А по деньгам — тьфу! Ну то есть не тьфу, но лучше так!

Показательно стучу себя в лоб, на что собеседник кивает задумчиво.

— Деньги, да? А почему не через купцов?

— Щас два раза, и ещё вдогонку! — Злость всё-таки выпирает, — Сперва я для них в новину был, а потом… а! Наговорили всякого завистники, и я теперь, оказывается, дерзкий! Был бы здоров, так просто пришёл бы на конкурс, а там танец покажет. А так… как оправдываться за чужие слова? Потом только если, стучаться робко, да кланяться униженно. И то может быть и нет, потому как завистники и новые кумиры.

— И как ви видите мине? — Осторожно поинтересовался тот.

— Как источник слухов, и скажу сразу — за деньги не просите! Через потом вашу славу, как моего доверенного и проверенного, больше возьмёте. Вы, дядя Гиляй, и… всё, пожалуй. Реклама!

Штобы ах и ох, но без цитат! Только восторг.

— В таком разе могут и пригласить, — Согласился Лев Лазаревич, — а уж друг перед дружкой, да в патриотическом угаре впополам с алкогольным… шоб я так жил!

Тридцатая глава

— Азохенвей! — Срывающимся басом сказал дядя Гиляй и захохотал — гулко, как из бочки, заполняя собой всю квартиру и немножечко рядом.

— А-а… не могу! Ох, Машенька… хотя отставить! — Владимир Алексеевич очень по-детски спрятал листок за спиной, и даже отшагнул задом к стенке, — Прости, слово дал. Ох…

Опекун вытер выступившие от смеха слёзы, но рано — взглянув ещё раз на листок, он снова заржал, на сей раз натуральным жеребцом. Мария Ивановна глянула на мужа с улыбкой, но смолчала, усевшись с вязаньем. Надя выдержкой матери не обладает, аж вся извелась! Но гордячка, не лезет.

Дотянул его за рукав к себе в спаленку и усадил на стул.

— Шедевр! — Утирая слёзы уже порядком промокшим платком, сказал он, — В редакцию, да? Да ещё с нотами расписано… прекрасно, просто прекрасно! Как додумался только?!

— Ну… само почти, — Жму плечами, — немножечко по мотивам Одесских беспорядков.