Детство

На другой стороне мыл свою машину Том. На нем были большие очки-авиаторы и джинсовые шорты с бахромой по краям, больше ничего. Я узнал музыку, несущуюся из открытых дверей машины, которые делали ее похожей на неуклюжую муху, — Dr. Hook. Поднявшись на холм, я увидел синеющий далеко внизу за деревьями пролив и белые газгольдеры на том берегу. От встречного ветра у меня слезились глаза. Новая компания мальчишек играла в футбол на дороге перед нашим домом. Младший брат Марианны, братишка Гейра Хокона, братишка Бенте и братишка Яна Атле. Они поздоровались со мной, я проехал, не здороваясь, соскочил с велосипеда и завел его во двор, там стояли две машины. Это был большой «ситроен» Анны Май и 2СV, на котором ездила Дагни. Я совсем забыл, что они собирались приехать, и, увидев обе машины, ощутил прилив радости.

Они сидели с мамой в гостиной. Она испекла торт, на блюде оставалась примерно треть, и заварила кофе. Сейчас они беседовали, окруженные клубами табачного дыма. Я поздоровался с ними, они спросили меня, как дела, я сказал, что хорошо и что я был на футбольной тренировке, они спросили, начались ли уже каникулы, и я ответил, что да и что это очень здорово. Анна Май достала пакетик арахиса в шоколаде «Фрейя-М».

— Может, ты из этого уже вырос?

— Из «М»? Нет, — сказал я. — Из них я, наверное, никогда не вырасту.

Я взял пакетик и повернулся, чтобы идти на кухню. И тут Анна Май вдруг спросила:

— Что это там за слово написано у тебя на спине? «Травма»? — Она рассмеялась.

— «Траума» — это название его команды, — пояснила мама.

— «Tраума»! — повторила за ней Дагни. И тут они рассмеялись все три.

— А что такого? — спросил я.

— Травма — это то, с чем мы как раз работаем. У человека, который пережил что-нибудь страшное, остается психологическая травма. Вот нам и стало смешно, что это слово написано у тебя на спине.

— А-а! — сказал я. — Но тут оно не в том смысле. Это от слова «Трума» — древнего названия Трумёйи. Так остров звался во времена викингов.

Когда я ушел к себе в комнату, они все еще смеялись. Я поставил кассету The Specials и лег на кровать с книжкой. Солнечные лучи падали на стену напротив кровати, а за окном постепенно стихали дневные звуки.

Все следующие недели мои мысли постоянно были заняты Кайсой. Воображение рисовало в основном две картины: одна — как она, голубоглазая и светловолосая, вся в розовом и голубом, оборачивается на меня 17 Мая, другая — как она лежит передо мной обнаженная на лугу. Эта последняя картина вставала у меня перед глазами каждый вечер перед отходом ко сну. Вид больших белых грудей с розовыми сосками болезненно отзывался у меня внутри. Я долго ворочался в постели, в то время как в голове у меня носились смутные и страстные образы того, что я с ней делаю. А первый образ, тот, что запечатлелся в моей памяти, пробуждал во мне что-то другое и являлся в других обстоятельствах: например, во время прыжка с прибрежного утеса, когда я летел навстречу бьющему в глаза солнцу, — он вдруг возникал перед глазами мгновенной вспышкой, поднимая во мне захлестывающую волну восторга в тот миг, когда ступни уходили в воду и тело погружалось в сине-зеленую морскую глубь, которая через несколько мгновений затормаживала падение, и я в облаке бурлящих пузырьков выныривал на поверхность, ощущая вкус морской соли на губах и счастливый трепет в груди. Или за столом во время обеда, когда я, например, снимал кожу с трески или брал в рот паштет из ливера, консистенция которого имеет ту неприятную особенность, что сначала, когда ты его положишь в рот, он там разбухает, а когда начинаешь жевать, зубы проходят сквозь него, как сквозь пустоту, и ты чувствуешь, что весь рот у тебя залеплен этой плотной массой; и тут вдруг перед глазами у меня вставал ее образ, такой светлый и сияющий, что оттеснял в тень все, что меня окружало. Но в реальной действительности я ее не встречал и не видел. Физическое расстояние между двумя поселками, казалось бы, не такое и большое — всего несколько километров по прямой, зато социальное казалось так велико, что его нельзя было преодолеть ни на велосипеде, ни на автобусе. Кайса — это была мечта, образ в сознании, звезда на небе.

И тут произошло событие.

Мы проводили игру на поле Хьенны, весенний сезон вообще-то уже закончился, но одну игру отменили и перенесли на другую дату, и вот мы бегаем по жаре, зрителей, как обычно, человек десять-пятнадцать, и тут я вдруг вижу, как вдоль боковой линии подходят три девочки, и сразу же понял — это она. Остальную часть игры я следил за зрителями на склоне не меньше, чем за мячом.

После игры ко мне подошла одна девочка.

— Можно с тобой поговорить? — спросила она.

— Ну конечно, — говорю я.

Во мне загорелась такая безумная надежда, что я невольно заулыбался.

— Ты знаешь Кайсу?

Я вспыхнул и опустил глаза.

— Да, — сказал я.

— Она велела задать тебе один вопрос.

— Что велела? — спросил я.

Меня так и обдало жаром, как будто вся кровь прихлынула к груди.

— Кайса спрашивает, хочешь ли ты с ней встречаться, — сказала она. — Ты хочешь?

— Да, — сказал я.