Детство и юность Катрин Шаррон

И вдруг однажды утром она с удивлением заметила, что лица отца и матери словно помолодели и светятся тихой, сдержанной радостью. В тот день старый доктор, придирчиво осмотрев больную ногу Франсуа, неожиданно наклонился к матери и поцеловал ее.

— Чертова женщина! — ворчливо сказал он. — Теперь могу вам признаться, что частенько ругал вас про себя последними словами. Эта безумная, говорил я, будет виновницей смерти своего сына; она, видите ли, во что бы то ни стало хочет сохранить ему ногу, а вместо этого отправит мальчишку на тот свет!.. Но теперь…

Вытащив из кармана табакерку, старик открыл ее и легкими движениями большого пальца заложил табак сначала в одну, потом в другую ноздрю.

— …теперь, — продолжал он, — можете считать, что эту ногу мы с вами, так сказать, спасли и вылечили. Франсуа, старина, — тут доктор похлопал мальчика по плечу, — ты скоро сможешь ходить!

Слезы хлынули ручьем по исхудалому лицу матери. Жан Шаррон взволнованно теребил усы. Франсуа нахмурил брови и сделал безразличное лицо, пытаясь скрыть непонятный страх, охвативший его при мысли, что он, наконец, избавлен от своего увечья и скоро станет таким же человеком, как и все.

— Как? — спросил изумленный доктор. — Вы плачете?

— От радости, сударь, от радости.

— Ну, в добрый час, — буркнул старик, пряча табакерку в карман.

Взяв мать за плечи, он повернул ее лицом к свету, осмотрел внимательно и чуть заметно поморщился.

— Неважно выглядите, сударыня, неважно, — сказал он. — А ведь я предписывал вам покой и отдых.

Мать покачала головой. Лицо ее сияло детской улыбкой, на впалых щеках блестели невысохшие слезы.

— Это невозможно, сударь, — проговорила она.

— Ну, как знаете, — вздохнул доктор и, указывая пальцем сначала на Катрин, а затем на Клотильду с Туанон, добавил: — Надеюсь, по крайней мере, что ваша старшая дочка уже помогает вам. Ну, а что касается младших, то им надо побыстрее расти, чтобы последовать ее примеру.

— О да! — ответила мать. — Кати у нас девочка старательная и работящая.

— Это точно, — подтвердил отец. — Только вот в последнее время с ней что-то творится… Все делает как во сне…

Доктор засмеялся:

— Действительно, вид у нее такой, будто она с луны свалилась. Сколько ей лет?

— Скоро тринадцать, — ответил отец.

— Гм, — пробормотал доктор, — может быть, это переходный возраст… Хотя, пожалуй, она еще слишком молода… Ну, до свиданья, друзья. А тебе, Франсуа, придется для начала обзавестись костылями… — И, заметив выражение испуга, мелькнувшее в глазах мальчика, поспешно добавил: — Для начала, говорю тебе, только для начала! — Доктор снова засмеялся и шутливо закончил: — Ну что ж, научишься ходить немного позже, чем твоя сестренка Туанон, только и всего.

Ничего зазорного в этом нет.

* * *

Дядюшка Батист, заходивший время от времени в дом-на-лугах, заявил, что покупать костыли не имеет никакого смысла. Они обойдутся в кругленькую сумму, сказал старик, а между тем ему с Франсуа ничего не стоит смастерить их самим.

Старый рабочий сдержал свое обещание. Целую неделю подряд он каждый вечер являлся к Шарронам, оставался у них ужинать и трудился вместе с Франсуа до самой темноты. Франсуа даже украсил ручки своих костылей резными узорами. Дядюшка Батист только одобрительно покрякивал, глядя на его работу.

— Да, сноровка у парня есть! — говорил он. — Помяните мое слово, Шаррон: Франсуа, и никто другой, заменит меня на фабрике! Увидите, какие красивые вещички из фарфора он научится делать… Как ты думаешь, Кати?

Но Катрин ничего не слышала и не видела. Первое время, глядя на брата, ковыляющего на своих костылях, девочка испытывала безотчетный ужас. Франсуа казался ей удивительно низеньким и коренастым и чем-то напоминал жирного дрозда с подрезанными крыльями. Теперь он целыми днями прохаживался возле дома, почти не прикасаясь к работе. Напрасно девушки из Ла Ноайли приходили к нему за своими заказами.

— Дайте мне хоть немного прийти в себя, — говорил он. — Потом я все наверстаю.

С самых миловидных заказчиц он брал обещание протанцевать с ним вальс на ближайшем балу в Ла Ноайли.

Девушки принужденно смеялись. Им трудно было представить, что этот калека, еле-еле передвигающийся на своих костылях, будет когда-нибудь кружиться с ними в вальсе или отплясывать бурре[Бурре — веселый народный танец].

Глава 29

Скоро Катрин снова пришлось стать служанкой у чужих людей. Но эта перемена мало огорчила девочку. Она по-прежнему продолжала витать в призрачном мире своих грез.