Читаем Детство и отрочество в Гиперборейске, или В поисках утраченного пространства и времени полностью

Дедушка предложил отправить Аню в Ленинград, чтобы она там окончила школу. Они рассказывали про английскую школу, где училась Соня, про замечательную туристическую секцию во Дворце пионеров, в которую она записалась, какие у нее там хорошие товарищи. Они ходили с палатками в зимний поход на лыжах (им сделали на заказ специальные палатки с печками), а летом пойдут в поход по Южному Уралу, где Аня никогда не была. Дед и раньше предлагал ей переехать, но Аня не захотела уезжать от родителей, расставаться с Гиперборейском, а теперь, когда всего полтора года осталось до окончания школы… В следующем полугодии у них будет практика по КИПу на калийном комбинате, как с этим быть, непонятно. Ясно, что здесь она сможет получить золотую медаль, а там будут новые учителя – как то они к ней отнесутся? В знаниях своих она была уверена, но уже убеждалась не раз, как много зависит от учителей. Попадется какая-нибудь Курица или Валентина Ивановна, а времени остается так мало… И ведь не все ребята такие, как Рэбер и Динарка. Вот недавно Астахова, взяв Анину худую кисть своей пухлой ручкой, сказала: «Фу, Анька, какие у тебя рабочие руки! И подбородок двойной». «А у тебя тройной», – сказал стоявший рядом Гришка. Аня была рада заступничеству, пусть и по мелочи, ведь сама бы она ничего подобного сказать не могла, говорить людям неприятное противно ее натуре. Гришка хороший и очень независимый, единственный в классе в комсомол не вступил. Аня комсомолка и хотела этого, но Гришку уважает за то, что он поступает так, как считает нужным, хоть это и непросто – идти против большинства.

60

Еще в начале года было решено в зимние каникулы поехать всем классом в Ленинград. Те ребята, которым родители разрешили поехать, несколько раз ходили на железнодорожную станцию разгружать товарные вагоны, чтобы заработать на поездку. Аня работала вместе со всеми – она обязательно поедет тоже. Они будут ночевать в спортзале на матах в одной из ленинградских школ, и Аня сходит на пару дней к деду с Симой, повидается с ними и с Соней. Их сопровождали Эвелина Семеновна и Сергей Прокофьевич. Настроение от поездки было окрашено «Рыжей девочкой» – ее пели везде по радио, и они сами ее напевали: пам-па-ру-ра, па-ра-ру-ра-ру-ра. Аня рада была, что поехала с ребятами, но зимой в Ленинграде было не так хорошо, как летом. Дни короткие, утром и вечером темно, и город обдавал холодом и отчуждением. Может быть, это груз истории, чужих судеб, который летом на свету улетучивается? Интересно, может ли такой город стать для кого-то совсем-совсем своим? В Гиперборейске все по-другому, хотя он на той же широте. Там рядом могучая природа, у которой современность отвоевала себе небольшую площадку. Природа вечная, поражает своей огромностью, но груза ее не ощущаешь – наоборот, она утешает, лечит. Груз вечности не так тяжел, как груз истории.

Их поездкой заинтересовалось местное гиперборейское телевидение, предложили сделать передачу. В студию отправили Аню. Она взяла с собой акварели города, которые нарисовал после поездки Серега Иванов, и показала их, рассказывая о путешествии. Родители смотрели передачу у знакомых, дома у них телевизора не было – они специально не покупали, чтобы Аня не тратила время на сидение перед ящиком, хотя почти у всех в классе телевизор был. Аня выступала в форме с белым передником, наверно, в последний раз: в одиннадцатом классе им разрешат вместо формы носить в школу темные платья, и Аня уже заказала свое в ателье. Последний раз она уложила косы сложной корзиночкой, прикрепив сбоку большой белый бант: в конце учебного года она неожиданно для всех подстриглась. «Раньше ты ходила, как королева, а теперь – обыкновенная девочка», – сказала, встретив ее на улице, учительница литературы Марья Макаровна. В ответ на Анин рассказ об этом мама вспомнила своего школьного военрука по фамилии Сирота-Казанский, который сказал ей: «Вместо того чтобы подавать пример другим, вы плететесь за расхлябанной толпой». Почему учителя любят делать такие заявления, как будто они на сцене? А на уроке военного дела он диктовал им определения: «Человек, посоженный на лошадь, – конница. Человек, ссоженный с лошади, – пехота». А у Ани в школе все учителя к ученикам обращаются на ты, и у них нет военного дела, как в тридцатые годы, – интересно почему? Зато у мамы в школе не было домоводства.

Перейти на страницу:
Нет соединения с сервером, попробуйте зайти чуть позже