Детство и отрочество в Гиперборейске, или В поисках утраченного пространства и времени

В конце мая приехал погостить дедушка. Он приготовил Ане сюрпиз: они поплывут вдвоем из Перми в Москву! Этот теплоход гораздо лучше, чем прежний, и у них каюта первого класса. В кормовой части палубы ресторан, а в носовой – салон с огромными окнами, в котором есть рояль. Ане разрешили на нем заниматься, она взяла с собой ноты с заданием на лето. Еще несколько девочек последовали ее примеру. Большинство девочек из Москвы. Они все быстро перезнакомились и носились по палубе или сидели в салоне, играя в шашки, карты или болтая. Аню научили новым блатным песням, например, «У развилки трех дорог стоит терем-теремок» и «Много у нас диковин, каждый мудог Бетховен». Мудог какой-то! Вообще московские песни были похабные, а не романтические, как те, что Аня слышала в Гиперборейске, но более современные. У них был ритм новых танцев – модного липси и неразрешенного рок-н-ролла.

Кое-кто из взрослых тоже садился к роялю, но играли все очень неважно. А однажды из салона полилась такая музыка, что Аня, все бросив, помчалась туда. Играл мужчина, который сидел за их столиком в ресторане. Как хорошо он играл! И такие песни, которые Аню раньше не трогали – «В далекий край товарищ улетает…», «Когда умчат тебя составы за сотни верст в далекий край». Не веселые, не грустные, не страстные – нейтрально-спокойные. Как будто ничего в них не происходит, но если вслушаться, они западают в душу и легко, без волнения и напряжения, напеваются. И Георгий Петрович так легко их наигрывает, аккорды лютея из-под его больших, сильных рук. Теперь она каждый день просит его поиграть, и он выделяет ее среди других девочек как старую знакомую. Очень он интригует Аню. Он прихрамывает, но спортивный, занимается теннисом и парусным спортом. Интересно, где он повредил свою ногу? На войне или несчастный случай на яхте? По возрасту мог бы, наверно, и на войне.

Они стояли рядом на самом носу палубы, держась за поручни, и беседовали. Вдруг ветер взметнул Анину пышную штапельную юбку с каймой, которую она сшила себе перед отъездом. Смутившись, она прижала юбку руками – кажется, Георгий Петрович не заметил – и оглянулась. Ее новые подружки уселись в ряд в салоне перед окном и следили за своей товаркой по играм и ее кумиром. Сейчас они потешались над взлетевшей вверх юбкой, строили рожи, «делали нос» и показывали язык. Ну и пусть! Впервые Аня видела во взрослом мужчине не просто старшего, которого надо уважать, а возможную ровню себе, если бы, конечно, они полюбили друг друга. Ничего, что он старый – ему лет сорок, не меньше – но он такой необыкновенный. Еще немножко, и она могла бы влюбиться в него. Но, думая и чувствуя так, Аня помнила, что любит она, конечно, Володю Сенковского. И вообще, путешествие закончится, они приплывут в Москву, и Георгий Петрович навсегда исчезнет из ее жизни, оставив лишь след в душе и это новое понимание, да еще любовь к песням, которые раньше слушала, но не слышала.

Через восемь дней они приплыли в Москву. Больше всего запомнились Ане одинокая церковь на воде около Углича и Горький, где они стояли несколько часов и даже успели осмотреть кремль, совсем непохожий на московский, и место, где была нижегородская ярмарка. В Москве они ненадолго задержались у дедушкиного старого друга. В этот раз Аня побывала в Третьяковской галерее, где выставлены картины русских художников. Оказывается, в Москве продается топленое молоко – не надо его самой делать! – и ряженка, простокваша из топленого молока. Жаль, этого нет в Гиперборейске!

Зато в Гиперборейске не лапали девочек за попу, как в Москве. Первый раз Аня почувствовала, что кто-то схватил ее за ягодицу в той самой юбке с каймой, когда она заходила в кинотеатр. Она с возмущением оглянулась и увидела в очереди за собой высокого, приличного на вид немолодого мужчину. Он смотрел поверх ее головы, как будто не видя ее. Неужели он? Или тот, кто это сделал, скрылся? А на следующий день кто-то цапнул ее в толчее в автобусе. Был у них в школе один четвероклассник, который подходил к девочкам-первоклашкам и говорил «есть рубль?». А когда они отвечали «нет», хватал за это место и говорил «а это что, не рубль?» Аня видеть это не могла, чувствовала, какое унижение должны испытывать девочки, – а главное, такому верзиле и сдачи не очень-то дашь! Но то был мальчишка-хулиган, а здесь взрослые дядьки. Столица называется! Но теперь – в Ленинград, а оттуда на дачу.

39

Хорошо на даче! Слушаешь, как птицы разоряются с утра, ходишь по живой земле вместо асфальта. Воздух пахнет хвоей в солнечные дни, а в дождливые питает влагой кожу и легкие. Хорошо сидеть на застекленной веранде, спрятавшись от дождя, и болтать с Соней, играть в дурака, в девятку или в «бонжур, мадам». Аня не рассказала Соне про Володю Сенковского, почему-то не захотелось. Может быть, поэтому она уже отправила несколько писем Маше, в которых писала, что скучает по В. С., обрамив его инициалы мамой и Машей для конспирации на случай, если письмо попадет в чужие руки.