Детство и отрочество в Гиперборейске, или В поисках утраченного пространства и времени

Осенью Аня ходила гулять к Машиному дому, и, пока было тепло, они с ребятами совершали вылазки, в которых Ане до сих пор не приходилось принимать участия. Например, они перелезли вечером через забор на пришкольный участок и попробовали какой-то невкусный овощ. В другой раз, забравшись по пожарной лестнице, бегали по крыше ДК калийщиков, что оказалось совсем не так страшно, как можно было подумать. Забрались на чердак, где было темно, тепло и тихо, рассказывали страшные истории про покойников. «Отдавай мое сердце!..Отдай мой палец!» На уроке биологии в классе учительница сказала, что хотела принести показать им кольраби, но кто-то забрался на школьный участок и стащил его. Было стыдно сознавать, что Аня участвовала в этом разбойничьем набеге, но не очень – было и бесшабашное чувство удовлетворения собственной удалью, пренебрежения опасностью, своевольной свободы. Поэтому, когда Свистунов предложил ей снова полезть на крышу, она охотно согласилась. В прошлый раз по крыше носилась большая компания разновозрастной ребятни, а сегодня Свистунов позвал только ее, Нинку из своего дома и своего дружка Витьку на год старше их. В этот раз было не так интересно, под шагами четырех пар ног кровля не грохотала так впечатляюще. Вот они на чердаке. Аня все еще что-то говорила и смеялась, но остальные молчали. Она замолчала тоже. В почти полной темноте Аня видела сидящих на балке Витьку и Нинку. Она стояла, прижавшись спиной к стене, а перед ней стоял Свистунов, слегка касаясь спиной ее плеча. Было приятно ощущать его рядом, ведь он ей раньше нравился, приятно чувствовать кожей фланель нового платья с желудями, которое она сегодня первый раз надела. Нарушил тишину голос Свистунова: «Анька! Даешь? Нинка! Даете?» Аня молчала, она не понимала его, не знала, что надо говорить. Молчали Нинка с Витькой. Аня была спокойна, но возникло такое чувство, как будто она приблизилась к чему-то опасному. «Ладно, пошли», – хрипло сказал Свистунов. Спрыгнув на землю с пожарной лестницы, Аня сразу побежала домой. На этом ее вылазки с ребятами с Машиного двора прекратились.

43

В октябре прошел XXII съезд, где приняли третью программу партии, во всеуслышание осудили культ личности Сталина. Папа воодушевлен. Он теперь всем рассказывал, что дедушка сидел и был реабилитирован, и гордился этим. Мама рассказала про случай в кино времен ее молодости: однажды, когда перед фильмом показывали кинохронику, на экране появилась фигура Сталина, и весь зал встал. А мама не встала, почему-то не захотелось. Ее пожилой сосед наклонился к ней и тихо сказал: «Сочувствую, но не советую». А папа рассказал свой случай в кино. Какой-то человек сзади сказал ему: «Гражданин, снимите шляпу», а когда папа снял – «Нет, лучше наденьте». Тогда у папы была роскошная шевелюра (Аня в него пошла волосами), – а теперь она изрядно поредела и поседела.

Аня решила не афишировать дедушкин арест. Зачем? Это никого не касается. А вот о том, как папа воевал, рассказала на уроке истории, когда они взятие Варшавы проходили. Папа командовал ротой 2-й Гвардейской танковой армии генерала Богданова 1-го Белорусского фронта и рассказывал ей про трехдневную артподготовку с Сандомирского плацдарма, про само наступление. У папы сохранилась фотография Богданова, и Аня принесла ее в класс. Ребята очень внимательно слушали. Папа рассказывал, у них на фронте один шутник, бывало, скажет какую-нибудь глупость и добавляет: «Как сказал бы бывший Лев Давидович Троцкий». А потом вдруг их политрука вызывают: говорят, у вас там кто-то постоянно Троцкого цитирует. Еле спас его политрук от ареста, объяснил дураку, что надо быть поосторожнее с шутками. Об этом Аня, естественно, не рассказала.

К ним в класс приходил директор калийного комбината, который был делегатом XXII съезда, рассказывал о новой партийной программе, и они приняли его в почетные пионеры. Аня, встав на цыпочки, повязала ему галстук. В программе говорилось о мирном сосуществовании государств с различным общественным строем, о ликвидации всевластия монополий и гнета финансовой олигархии, о том, что главная цель – обеспечение мирных условий для построения коммунистического общества в СССР и избавление человечества от мировой термоядерной войны.

А чтобы построить коммунизм, сначала нужно было создать материально-техническую базу, чтобы обеспечить изобилие материальных и культурных благ для всего населения. Это было понятно. А потом государственная и кооперативно-колхозная собственности сольются в единую общенародную форму собственности, исчезнут различия между классами, между городом и деревней, между умственным и физическим трудом. Вот это уже труднее было себе представить. А еще труднее было понять, как можно будет перейти от социалистического принципа распределения – от каждого по способностям, каждому по труду – к распределению каждому по потребностям. А если у некоторых потребности такие, как у старухи из пушкинской сказки? Не останутся ли тогда все у разбитого корыта?