Детство и отрочество в Гиперборейске, или В поисках утраченного пространства и времени

Но это все в будущем, правда, недалеком: Хрущев обещал, что через двадцать лет нынешнее поколение будет жить при коммунизме. А пока они учили в школе «Моральный кодекс строителя коммунизма». Там тоже были очевидные вещи – любовь к Родине, коллективизм и товарищеская взаимопомощь, каждый за всех, все за одного, человек человеку друг, товарищ и брат, честность и правдивость, нравственная чистота, простота и скромность в общественной и личной жизни, взаимное уважение в семье, забота о воспитании детей. Дружба народов СССР, нетерпимость к национальной и расовой неприязни и к врагам коммунизма, братская солидарность с трудящимися всех стран, со всеми народами. Непримиримость к несправедливости, тунеядству, карьеризму, стяжательству, к нарушениям общественных интересов: кто не работает, тот не ест. Но дословно все двенадцать пунктов многим было трудно запомнить, а Александра Евлампиевна на уроках истории снова и снова вызывала нерадивых учеников, подсказывая им текст.

Вышел в прокат фильм «Гиперборейск – город химии». Его показывали в кинотеатрах перед началом сеанса вместо кинохроники. Аню стали узнавать на улице. «Это не южный город. Даже уральцы считают его северным», – говорил диктор, пока камера скользила вдоль рядов деревьев на улице Пятилетки и на проспекте Ленина. Город был вполне фотогеничен. Папа сказал, что, оказывается, когда-то Каганович посетил Гиперборейск. Его провезли ранним летним утром по чистым безлюдным улицам, после чего он назвал город «уральским Парижем». Из всего снятого в музее остались только проходы по музею с Коноваловым и эпизод, где Аня шепчет что-то третьекласснику. Многочисленные кадры с курносыми почему-то в фильм не вошли.

44

На калируднике построили новую школу, и со следующего учебного года Аня будет учиться в ней. Появилось много новых учеников и учителей. С Геркой Клюндом они играют на уроках в слова, с Борькой Арбузовым переписываются с помощью азбуки Морзе. Часто она ловит на себе взгляд высокого чернобрового Юрки Цвелограя, у которого уже пробиваются усики. Арбузов немногословен – может быть, потому что заикается, а записки его очень романтичны, написаны высоким штилем. На день рождения он подарил ей открытку с медвежонком в берете, где написал азбукой Морзе: «Яна (это Аня задом наперед), желаю быть наисчастливейшей изо всех мыслящих Вселенной». Присылал и стихи, тоже закодированные: «Благородны дела наших дней, необъятны просторы. На великое в жизни сумей обратить свои взоры и под стать ему станешь. Аня, напиши любимое высказывание».

В музыкальной школе тоже перемены: теперь теорию музыки и музыкальную литературу у них ведет Валентина Ивановна, которую снова бросили в прорыв: предыдущего учителя, красавца-брюнета Зайченко, посадили за растление малолетних. Его жена, преподаватель фортепьяно, которая раньше ходила с начесом и хвостиками и в девичьих платьях пастельных цветов с глухим воротом, стала делать замысловатую взрослую прическу и ярко красила губы на сразу повзрослевшем заплаканном лице. Все ее жалели. А девочки, оказывается, давно заметили, что когда Зайченко вызывал их к доске, всегда смотрел им на грудь. Но растлил он кого-то не в школе, а в музучилище, которое недавно открылось в городе, где он преподавал по совместительству.

Аня обожала оба предмета – она лучше всех писала музыкальные диктанты, безошибочно определяла любые аккорды и интервалы, хорошо читала с листа, отлично знала музлитературу – и Зайченко, как и его предшественник, всегда ставил ей пятерки. А Валентина Ивановна каждый раз говорила, что Аня не совсем чисто поет. Но ведь если бы она не чисто пела, ей бы не давали сольные альтовые партии на уроках по хору! И чистая радость от походов в музыкальную школу омрачилась от сознания несправедливости, с которой Аня ничего не могла поделать. Ведь с диктантами или слушанием интервалов двух мнений быть не может – ты или правильно выполнил задание, или нет. А при чтении с листа, как бы Аня ни старалась петь, в конце Валентина Ивановна будет стучать по клавише, качая головой: «Все-таки чуть-чуть съехала, даже не на четверть тона, совсем немножко».

Аня ходит в музыкальную школу пешком, пересекая наискосок большое поле, отделяющее калирудник от города, чтоб было быстрее. Под ритмичный скрип снега под ногами хочется читать стихи, а иногда они сами придумываются – просто так, без начала и конца:

Первый ноябрьский мороз.

Солнце – ярче, чем летом.

Щиплет лицо до слез

Юго-восточным ветром.

Город сжался в комок

Возле уснувшей Камы…