Здесь все было прекрасно: люди храбрые, природа роскошная. Животные тоже отличались от российских. Встречались верблюды, высоко несущие голову, мягко ступающие длинными узловатыми ногами; длинноухие ослики, бегущие мелким шагом под хворостиной хозяина; голые темно-серые буйволы, медленно и добросовестно тянущие огромные возы; лошади с грациозными точеными ногами уверенно ставили свои копыта на узкую скалистую дорогу. Все это было необычно и хорошо.
От детей скрывали, что нередко по ночам на линии бывали перестрелки. Тогда Екатерина Алексеевна надевала бурку, снимала со стены ружье и выходила вместе с мужчинами.
Горцы должны были видеть в ней врага, но даже они уважали ее смелость.
Опасность ночных перестрелок не умаляла прелести кавказской жизни, и только осенью Арсеньева с неохотой решила покинуть Кавказ, и то потому, что брат Николай, который задержался под предлогом лечения, получил предписание выехать в Петербург.
Торжественно провожали гостей. На прощание Павел Иванович Петров, который за это лето стал официальным женихом Анеты, подняв бокал, обратился к Арсеньевой со стихотворным приветствием.
От первого путешествия на Кавказ осталось в памяти роскошное небо цвета бирюзы, ярко-зеленые крутые горы и низкие равнины, и на них — всадники, мчащиеся на тонконогих конях.
В наши дни газыри, утеряв свое первоначальное значение пороховниц, делаются как сплошные деревянные палочки и служат только украшением черкески. Долго помнилась горячая голубоватая серная вода с запахом тухлого яйца; в этой воде купались. Воду, которую доставали стаканами из серного источника, тянули через серебряные трубочки, похожие на макароны, чтобы не чувствовать ее вкуса…
Когда путешественники подъезжали к Пензенской губернии, уже лили осенние дожди. Александр Алексеевич ворчал, боясь застудить себе ногу.
Разные дорожные впечатления развлекали и веселили поздоровевших путешественников. Дедушка Александр, наблюдая Мишеньку, как-то заметил сестре:
— Да, приглядевшись к племяннику, я тоже начинаю думать, что он, когда вырастет, будет не офицер, а филозо́ф.
Мальчик, услыхав незнакомое слово, потребовал его разъяснения, и долго бился Александр Алексеевич, стараясь дать ему объяснение поточнее.
Когда приехали в Пензу, узнали новость — сестра бабушки Наталья Алексеевна вместе с мужем своим Григорием Даниловичем и детьми переселились на жительство в Москву. Сторговали дом на Маросейке и уехали, говоря, что пора заняться образованием детей. Бабушка плакала и говорила, что будет скучать.
Миша бродил по чужим комнатам пензенской квартиры и вздыхал в одиночестве. Играть было не с кем, поэтому он опять принялся за мелки. Но за это лето он стал крепко стоять на ножках и научился как следует ходить. Этому он очень радовался, и дядька Андрей уже не выносил мальчика на улицу, а шел сзади, когда Миша гулял по пензенским улицам.
Афанасий Алексеевич бывал по-прежнему часто и торопил ехать в Тарханы. Новый дом был уже готов, ему хотелось уехать в свое имение, но бабушка колебалась, ехать ли в деревню. Все-таки в Пензе спокойно под бдительным покровительством благожелательного губернатора! Но Афанасий Алексеевич сообщил, что Сперанский получил новое назначение: сибирским генерал-губернатором, и он должен вскоре уехать из Пензы. Арсеньева впала в отчаяние. Отныне она должна своими собственными силами защищаться от зятя.
Пребывание в Пензе стало казаться ей бессмысленным, раз Сперанский уезжал оттуда, Арсеньева решила переехать в Тарханы. Она вызвала Абрама Филипповича Соколова, своего управляющего, и велела подготовить дом к прибытию хозяев.
Глава IV
Афанасий Алексеевич предполагал, что сестра приедет с Кавказа раньше и в Тарханах будет к своим именинам, ко дню Елизаветы, 5 сентября. Но, задержавшись в Пензе, Арсеньева решила праздновать новоселье в день рождения Мишеньки, потому что для него строился этот дом. Поехали с расчетом быть ко 2 октября. Хотя Миша родился в ночь со второго на третье, но праздновали второго.
Когда Арсеньева с внуком подъезжали к Тарханам, очарование осени охватило их. Дубовые леса уже были тронуты дыханием холода, и пожелтевшие большие листья узорным золотым заревом возникали среди еще зеленой травы. Щетина сжатых хлебов далеко была видна в полях под огромным небом с волнистыми, тяжелыми лиловатыми облаками.