Детство Лермонтова

Этой комнате у входа направо не могли сначала дать назначения — здесь пока жил Афанасий Алексеевич, когда приезжал гостить; а во второй чайной комнате стояли шкаф с дорогой посудой, до которой Арсеньева была такой охотницей, стол, накрытый белой скатертью, вокруг него стулья, обитые сафьяном, большое кресло во главе стола для бабушки и тут же высокое креслице для внука. Расписанные стены, украшенные еще картинами и фарфоровыми блюдами, изображали сцены охоты и наваленные горами фрукты. Янтарный и зеленый виноград покоился на румяных яблоках и желто-коричневых грушах, лежали апельсины и лимоны со срезанной коркой.

Из чайной дверь шла в девичью — там за ситцевой занавеской ночью спали сенные девушки. Утром они выходили оттуда с вениками, с ведрами, убирали дом и приносили обед из кухни, которая стояла отдельно, во дворе. Девушки исполняли поручения Арсеньевой, которая вызывала их по именам: «Дашка, Дунька, Матрешка, Аглашка!» Спальную отделял коридор, и двери ее комнаты были постоянно раскрыты.

В спальной, у внутренней стены, стояла новая, красного дерева кровать с горой пуховых подушек. На перине лежало пуховое атласное одеяло, а кровать была застелена прозрачными покрывалами с узорами, вышитыми искусными руками дворовых, которые слепли, исполняя такую тончайшую работу. Красоте покрывал и накидок дивились соседки, которых Арсеньева приводила любоваться работой крепостных девушек.

Угол был завешан образами. Бабушка поставила себе в комнату комод с зеркалом, украшенный флаконами и статуэтками, перед окном — бюро с десятками ящиков, от которых она бережно хранила ключи, перекладывая их из кармана в карман. Кое-кто знал, что, кроме обычных ящиков, в бюро есть еще несколько потайных.

Пол был устлан серым сукном; на нем лежали бурые медвежьи шкуры, чтобы не застудить ноги и ступать мягко и неслышно, пока спит ребенок.

В коридоре стоял платяной шкаф.

Спальная Мишеньки — рядом, светлая, чистая, но уж очень маленькая комнатка, аршин на девять, и там изразцовая лежанка, а возле нее детская кровать, детский деревянный столик, образок в углу, диванчик и кресло. Мебель была обита приятного цвета желтой шелковой материей с узором.

Весь пол тоже был застлан серым сукном, а на подоконнике дядя Афанасий велел положить мелки. Мальчик тотчас же схватил один из них и что-то начертил на новой черной доске.

Окна этой комнаты с палевыми обоями выходили во двор; видны были баня и службы. Бочки с водой стояли под навесом; по утрам сюда приезжал водовоз с запасом свежей воды.

Заметив, что мальчик, бродя по новому дому, больше смотрел в окна, нежели на убранство комнат, Арсеньева предложила ему выйти в сад.

При жизни Михаила Васильевича это был не сад, а парк с ровными, подстриженными аллеями из кустов и деревьев. На клумбах летом красовались редчайшие цветы, которые переносили из оранжереи. Теперь же теплица стояла заброшенной, и сад начинал зарастать. Арсеньева решила не поддерживать затейливых убранств в парке, не устраивать больше пиршеств, ведь это муж ее любил всевозможные излишества, а не она.

Однако кусты сирени, жасмина и роз окружали большую клумбу, от которой в глубь сада шла тенистая аллея. Одна из них спускалась под гору к Большому пруду и засажена была акациями, которые срослись наверху сводом. Отсюда видно было село, а дальше тянулись поля, уходя в голубую глубь тумана.

Бабушка и внук спустились к Большому пруду. Арсеньева с трудом шла по крутому спуску. Подсыхающие ветки акаций, на которых еще держались облетающие листья, цеплялись за одежду. Вся аллея завалена была облетевшими кленовыми и дубовыми листьями, которые, шурша, перекатывались при малейшем дуновении ветра.

Осенью пруд зарастал цвелью; из воды порой высовывались лягушки и с кваканьем выползали на берег, поросший осокой и разными травами. Услыхав голоса людей на берегу, они шумно шлепались в воду. Ветлы склоняли над тихой водой свои длинные ветви.

Ветер качал вершины дубов и белоствольных берез, сбрасывая с них желтые листья, как червонцы. Вековые вязы стояли плотно и неподвижно; постоянно дрожащие листья осины лепетали, как хрустальные подвески на люстре, глухо и беспокойно.

Арсеньева повела Мишу в беседку посидеть и отдохнуть. Простая беседка с зеленой крышей была выстроена заново и тоже пахла краской. Ее выкрасили недавно, поэтому сесть на скамейку Арсеньева не решилась и пошла по аллее, где разрослись высокие кусты черемухи; весной под их душистыми сводами можно было идти, как по коридору.

Когда поднялись обратно к дому, Миша остановился перед куртиной розовых кустов; они уже отцвели, лишь на некоторых кустах оставались красноватые шишки с семенами.

Полукруг из кустов жасмина казался сквозным. За ними стоял крепкий старый вяз, и Арсеньева решила сделать перед домом качели для внука.