Детство Лермонтова

Часть четвертая УЛЫБКИ И УКОРИЗНЫ

Глава I Барская усадьба. Помещица и ее дворовые. Свадьба Дарьи Куртиной

…Там рано жизнь тяжка бывает для людей,

Там за утехами несется укоризна,
Там стонет человек от рабства и цепей!.. —
Друг! этот край… моя отчизна!

М. Ю. Лермонтов. «Жалобы турка»

Барская усадьба отделялась от деревни Тарханы глубокой канавой шириной в две сажени, а глубиной с небольшой колодец. Она была вырыта нарочно так, чтобы крестьянам в усадьбу ходить было затруднительно; вернее было бы сказать, что это не канава, а ров, но очень длинный, более версты. Если обойти канаву, то выйдешь в бескрайное поле, а оттуда — пожалуйста, иди по дороге обходом версты две и тогда только попадешь в усадьбу. У ворот вызови сторожа и входи, если впустят.

Деревня вытянулась двумя улицами. Налево и направо старые-престарые избы, подмазанные глиной, смешанной с соломой; все крыши соломенные, пухлые; солома везде: и на гумне, и на сараях.

Улица в деревне ровная, широкая, немощеная, с комьями черной засохшей, растрескавшейся грязи; выбоины на каждом шагу. Впрочем, жителям деревни знаком здесь каждый бугорок, а в темноте, кроме собак, кто же ходит по деревне? Даже гуляки и те стараются досидеть у друзей до зари, только бы не шагать по пустынной, неосвещенной улице. Избы идут одна за другой, и в темноте их не отличишь. Света же, кроме лунного, здесь никакого нет, разве что с барского двора приходят люди и светят фонарями себе под ноги. Улица, просторная и плоская, только около усадьбы идет в гору, а дальше тянется, покрытая комковатой грязью и травкой, до ветряка, откуда расходится дорога на Чембар и на Каменку. Там, в конце деревни Тарханы, виднеется давно начатая высокая красноватая постройка — кирпичная церковь для крестьян. Несколько лет уже носят кирпичи все, кому это назначено, но здание не окончено. Слишком много надо, не успевают крестьяне наделать достаточное количество кирпичей, обжечь их и доставить на постройку, хотя старая кладбищенская церковь уже обветшала и придется ее скоро ломать за ветхостью. А дальше через пустырь и поле раскинулось кладбище.

…У стариков Кочетковых были две дочери — Марфа и Серафима, обе пригожие, ловкие, веселые, поэтому Арсеньева взяла их к себе в дом, в горничные, а стариков оставила одних. Степан Петрович был, собственно, не старик — ему всего-то лет сорок пять, но он вернулся с войны без ног и стал теперь хуже старика. Ведь иной старик так в поле орудует, что любо-дорого смотреть! Степан Петрович умел сапожничать, этому ремеслу он научился в походах. Но в Тарханах никто кожаной обуви не носил, всё лапти да конопляники[12] с онучами, поэтому Степан Петрович стал портняжить — шить зипуны. Жена его, отбыв барщину, копала свой огород, сеяла рожь, даже улей содержала. Пока муж был в солдатах, она извелась и дошла до бедности отчаянной — голая стояла ее изба, ни ведра, ни миски, ни корыта. Всякий раз зимой у соседей приходилось корыто просить, когда нужно было постирать.

Плакались старики, что помещица забрала у них дочек. Ведь будь девушки дома, другая была бы жизнь! Но ничего поделать не могли и только шептались в бессонные ночи:

— Ох, ежели бы…

Наконец набрали денег на покупку ведра и радовались, что стало легче хозяйничать. Но вот послали Евдокию Ивановну, или Дуську, как ее звали до сей поры, на барщину — солить капусту. Весь день она шинковала кочаны и наконец к вечеру вместе с другими женщинами покатила огромную бочку в погреб. Подталкивать тяжесть надо было на холм, вверх, но ослизлая бочка вдруг вырвалась из рук женщин, которые ее толкали, и покатилась под гору. Евдокия Ивановна подбежала, уперлась и задержала бочку, однако надорвалась; она села на землю и встать не смогла; ее довезли домой на попутной телеге, но дома ей стало еще хуже, и она поняла: так нестерпимо бывает только перед концом. Никогда еще с ней такого не бывало! Захотелось Евдокии Ивановне перед кончиной повидаться с дочками, благословить их и наказать смотреть за отцом, иначе он один, калека, пропадет. Стала она просить мужа сходить на барский двор, позвать их. Степан не хотел уходить, боялся оставить ее одну, но она настаивала, и он покорился. В бессоннице, в стонах прошла тяжелая ночь. На рассвете Кочетков стал собираться, крепко завязал у пояса овчину, взял в руки деревяшки и стал двигаться на руках, волоча тело по земле.

По пути он заполз в избу соседа, чтобы попросить кого-либо присмотреть за его женой, пока он доберется до барского двора, но изба была пуста, только на лавке, под окошком, мальчик лет пяти мирно спал, обнимая трехлетнего брата. На столе мать оставила детям еду на весь день, а сама с мужем ушла на барщину.