Детство Марселя

— Если бы мы приходили на «виллу» до семи вечера, было бы совсем чудесно, — мечтала вслух мама. — К тому же, — обратилась она к Бузигу, — мы сберегли бы детям башмаки!

— Еще бы! — подхватил Бузиг. — Башмаки! У меня вот тоже двое мальчишек, я-то знаю, почем пара башмаков!

Наступило долгое молчание.

— Конечно, — заговорил отец, — если я в состоянии оказать услугу местной общине даже таким, не вполне законным образом… И с другой стороны, если я могу помочь тебе…

— Мало сказать — помочь! — вскричал Бузиг. — Вы можете повысить меня в должности!

— Не уверен, но, в конце концов, я и об этом подумаю. Взяв ключ, отец задумчиво его рассматривал.

— Не знаю, стану ли я им пользоваться… Увидим на будущей неделе…

Но он положил ключ в карман.

***

В понедельник утром, когда мы возвращались в город, отец отказался воспользоваться волшебным ключом; с минуту он смотрел, как ключ поблескивает у него на ладони, но спрятал его в карман, сказав:

— Во-первых, спускаться легче, чем подниматься, а во-вторых, мы сейчас не тащим провизию, не стоит сегодня рисковать.

Итак, мы вернулись домой обычной дорогой. Но в тот же вечер, после занятий в школе, отец полчаса где-то пропадал; когда он пришел домой, под мышкой у него были три, а может быть, и четыре книги. Не берусь точно сказать, сколько, потому что отец принес какие-то кипы печатных листов с пожелтевшими от старости зубчатыми краями, напоминавшими кружево.

— Вот теперь мы изучим вопрос досконально, — сказал он. Кипы эти оказались разрозненными томами таких ученых трудов, как «Каналы и акведуки», «Орошение невозделанных земель» и «Водонепроницаемые покрытия», авторы которых опирались на последние данные науки времен Вобана [40].

— Только в старых книгах можно найти подлинно здравый смысл и самые испытанные рецепты, — наставлял меня отец.

Он разложил на столе эти достойные уважения реликвии и сразу же погрузился в работу.

В следующую субботу ровно в пять мы стояли у первой калитки. Отец, не колеблясь, отпер ее; совесть его была спокойна: он переступал запретный порог не потому, что хотел сократить нам дорогу, а дабы сохранить от разрушения драгоценный канал и спасти город Марсель от засухи, за которой несомненно последовала бы эпидемия чумы и холеры.

При всем при том отец боялся сторожей. Вот почему он освободил меня от обязанностей носильщика и доверил мне роль разведчика.

Я шел первым вдоль изгороди, пользуясь листвой как маскировкой. Напрягая слух и зрение, я пробегал шагов двадцать, останавливался и вслушивался в тишину… Затем подавал знак маме и брату, которые ждали за самым большим кустом. Они делали перебежку и прятались за мной. Наконец показывался отец с записной книжкой в руке. Нам вечно приходилось его ждать, потому что он чрезвычайно серьезно делал какие-то пометки.

За все время путешествия мы никого не встретили. Произошло лишь одно волнующее происшествие — по вине Поля.

Мать заметила, что он держит правую руку за отворотом непромокаемого плаща — точь-в-точь Наполеон.

— Руку поранил? — тихо спросила она.

Не разжимая губ и не глядя на мать, Поль помотал головой.

— Покажи руку, — приказала мама.

Он повиновался, и мы увидели стиснутый в его пальчиках острый нож, выкраденный из кухонного стола.

— Это я припас для сторожа, — сурово сказал Поль. — Если он станет душить папу, я подойду сзади и убью его, ткну ножиком ему прямо в зад.

Мама похвалила Поля за храбрость и добавила:

— Но ты еще очень маленький, пусть лучше нож будет у меня

Поль охотно доверил матери свое оружие и дал ей дельный совет

— Бей его в глаз, ведь ты высокая!

Сторож этот, охранявший последний замок на нашем пути, внушал нам ужас, и мы с трепетом проходили по его земле. К счастью, он не показывался, и через два часа, сидя за круглым столом, мы благословляли Бузига.

Теперь мы могли бывать на холмогорье каждую субботу, не слишком уставая, и наша жизнь совсем переменилась.

На мамином лице опять играл румянец; Поль как-то сразу вырос, словно это чертик выскочил из коробочки; я стал шире в груди, хоть ребра мои еще выступали, и частенько мерил клеенчатым сантиметром свои бицепсы, восхищая Поля их невероятной величиной.

А отец, бреясь по утрам бритвой, похожей на саблю, перед разбитым зеркальцем, которое он повесил на оконный шпингалет, напевал тенорком:

Если б мог я змейкой стать,

С чем сравнится то блаженство…

Но его веселое настроение улетучивалось к концу недели, в субботу на рассвете нашему Жозефу нужно было собирать все свое мужество, чтобы снова идти против закона.

За это время произошли два очень важных события.

В одну прекрасную субботу в мае, когда дни становятся длиннее, а миндальные деревья словно запорошил снег, мы тихонько пробирались по «дворянской» земле. Мы прошли уже добрую половину пути, и страхи наши рассеивались по мере того, как густела защищавшая нас живая изгородь. Я шел впереди легким шагом, хотя и нес немалый груз: склянку с жавелевой водой, узел с грязным бельем и перевязанный веревочкой сломанный стул.

***