Детство Маврика

Теперь у Бархатова - единственный вопрос: следят ли за ним и кто следит?

Приехавших на пристани окружили мужики в лаптях, мильвенские рабочие, промышляющие между сменами извозом. Все они предлагали свои услуги:

- Домчим-довезем, ястребком порхнем!

- Тише-то едешь, дальше будешь, - убеждал крестьянин с кнутом в синем зипуне. - На простой-то телеге способнее. Полтинник с двоих.

- Ежели позволите? - обратился к Ивану Макаровичу старичок с перевязанной щекой. - В складчинку составить компанию. Одному-то дорого.

Бархатов решил идти пешком. Если кто-то следит за ним, то он тоже будет вынужден идти пешком и этим обнаружит себя. Пешему можно свернуть, остановиться, сделать крюк по лесу, по берегу речки и затеряться.

- Да зачем же в такое утро ехать на лошади? Тут же рукой подать.

- Совершенно справедливо, ваше степенство, - поддержал Бархатова подвыпивший пообносившийся полицейский. - И пообдует на горе. А если не пообдует, можно добавить. При мне сороковочка. Р-раз - и с добрым утром. Пошли, - предложил он. - За мной как за каменной стеной.

- Да уж с вами беспокоиться нечего, - отозвался, улыбаясь, Бархатов, - не ограбят.

- Пила окаянная тяжела, - пожаловался пильщик, - а то бы я тоже пешочком.

- А у меня багаж легкий, - опять заговорил старичок с перевязанной щекой. - Пожалуй, и я пешком. А полтинник внучаткам на пряники. Мне ведь еще за Мильву верст двадцать пять.

Теперь Бархатову хотелось знать, кто из них идет впервые в Мильву, и он спросил:

- А кто будет проводником? Кому известна дорога?

- Я, - откликнулся студент. - Знаю кратчайшее направление.

- Вы здешний? - спросил Бархатов студента.

- Почти, - ответил студент. - Я бывал здесь не один раз на каникулах. И теперь возвращаюсь сюда, как в родные Палестины.

- Ясно, - сказал Бархатов. - Тогда ведите короткой тропой.

Багаж давно не брившегося студента состоял из одного заплечного мешка и связки книг.

- Тронулись, господа! - скомандовал он и принялся объяснять, как гид: - Сейчас нам предстоит одолеть пять или шесть петель чудесной горной дороги, которая вознаградит нас изумительным ландшафтом. С этого крутого берега мы увидим неоглядные камские просторы… Вон видите, - указал студент на черную палочку, торчащую на кромке высокого глинистого берега, - долгоногий монах уже наслаждается зрелищем.

Бархатов шел последним, оценивая каждого из приставших к нему спутников. Всякий преследуемый в каждом встречном и тем более следующем за ним видит преследователя.

Кто же из них следит за ним?

Может быть, словоохотливый студент с полинявшими от времени петлицами тужурки? Таких подсылают. Но студент приехал ночью на другом пароходе, проспав до рассвета на пристани. Его, пожалуй, нужно исключить.

А полицейский? Едва ли. Слишком уж откровенный прием слежки. А впрочем, бывает и так.

Мог им быть и странный пильщик, отправившийся на поиски работы без напарника. Это ненормально. Однако пильщику можно бы и не сокрушаться, найдет ли он второго, а сказать мимоходом, что второй его ожидает в Мильве.

И тем не менее пильщика тоже нельзя исключить из подозреваемых, потому что слежка за последние годы усложняет свои методы. Не следует исключать из поля зрения и старичка, похожего на заштатного архивариуса.

Пока поднимались в гору, все молчали. Поднявшись же, заговорили.

- А я, - объявил пильщик, - сразу же на базар. Сегодня пятница. К обеду на площади будет черным-черно. Понаедут из дальних деревень. А в субботу еще того гуще. Была бы пила, а к пиле руки найдутся.

- Это уж так точно, - сказал полицейский. - А я к сыну. Не ждет. А внук ждет. Семь лет мальчику. И такой, такой, я вам скажу, отчаянный мальчугашечка… одним словом, арестант-забастовщик, золотая рота… А из себя ангелок. В дочь.

- Любите внука? - спросил Бархатов.

- А кто их не любит, ваше степенство! Агнцы же они. Агнцы господни, сказал полицейский и перекрестился на монаха, стоящего поодаль на кромке берега. - Теперь-то уж я по чистой в отставку вышел. Сколько лет отбарабанил, ваше степенство. Нелегка была моя служба в полиции, ох нелегка. Пристав, бывало, чаи-ликеры распивает, а ты мерзни, дежурь, карауль… А разве их укараулишь всех, когда неизвестно, что в голове у родной дочери. Хоть бы и вас, ваше степенство, взять. Как я могу знать, что там делается, - полицейский ткнул пальцем в свою грудь, - когда я сам за себя ручаться не могу?

- И давно вы так? - спросил с сочувственной иронией студент, предлагая всем и полицейскому тоненькие, собственной набивки папиросы.

- Недавно, господин студент, - ответил, закуривая, полицейский. После угона брата.

- А куда его угнали? - снова спросил студент.

- Туда, - ответил полицейский, указывая на солнце, поднявшееся над лесом.

- А кто был ваш брат? - спросил Иван Макарович.

- Хороший человек. В Лысьве литейщиком работал.

- Бывает, - послышался болезненный голос старичка. - Всякое бывает. Нынче никого не милуют.

Наступило неловкое молчание. Бархатову стало жаль полицейского, у которого вдруг навернулась слеза. «Бывает, всякое бывает», - повторилось в голове Ивана Макаровича.

- И вас за это отставили?